Нутро любого человека

В сущности, эти мысли, стоило мне дать им волю, стали почти неотвязными. В ОМР ни для кого не секрет, что вся наша работа связана теперь с предстоящим вторжением в Европу — со „Вторым фронтом“. Вполне вероятно, что в течение ближайшего года с войной будет покончено, и когда я пытаюсь вообразить, что снова веду „нормальную“ жизнь, сердце начинает учащенно биться от страха — сорокалетие мое стремительно приближается, а карьеру мне придется начинать заново. Справлюсь ли? Занятно: война, сколько бы я ни скулил по ее поводу, означала, что все решения сосланы в своего рода чистилище. А чистилище оказывается порою вполне терпимым для пребывания местом.

Вчера вечером я зашел в паб на Брод-стрит и заказал пинту горького пива. Там было довольно людно, плотные шторы затемнения на окнах создавали странное чувство оторванности от прочего мира. Я курил и пил пиво, изгнав из головы все мысли и лишь наполовину осознавая идущие вокруг разговоры — впав в уютный, очень английский транс, позволяющий времени замереть минут на двадцать или около того. Когда я попытался расплатиться, владелец паба отказался взять с меня деньги, но тут вмешалась его жена. „Вечно одно и то же, — сказала она. — Ни с кого в форме денег брать не желает. Я ему твержу: им хорошо платят, а нам же надо на что-то жить. Никому твоя благотворительность не нужна“. Муж застенчиво пожал плечами. Я сказал, что она совершенно права, заплатил и оставил чаевые. В чем, собственно, состоит смысл этого анекдота, я и сам не знаю. Но на базу я возвращался автобусом в состоянии самом умиротворенном. Вот это и сеть Бирмингем, думал я, и вот почему я вдруг проникся к нему теплыми чувствами.

Четверг, 9 декабря

После всех тренировок, гимнастики, прыжков с вышки, наконец-то нечто настоящее. Мы, человек, примерно, двадцать, погрузились в специально переоборудованный старенький бомбардировщик „Стерлинг“. Я сидел рядом с одним из итальянцев — вид у него, когда мы зацепляли карабины наших вытяжных тросов за провод, идущий вдоль потолка фюзеляжа, был очень испуганный. „ Buoni auguri [135]“, сказал я ему, и он взглянул на меня с чистой воды паникой в глазах. Возможно, он-то знает, куда ему предстоит прыгнуть. Кто мы, странноватые типы, неавиаторы? На секретных агентов мы что-то совсем не похожи.

„Стерлинг“ оторвался от земли и начал, описывая круги, набирать необходимую высоту. Когда мы подлетали к зоне прыжков, сержант-инструктор открыл в полу самолета люк и встал около него. „Делайте, что хотите, только не смотрите вниз, — сказал он. — Смотрите на мое красивое лицо, а как только я опущу руку, — шаг вперед“.

Прежде чем настал мой черед, полдюжины человек исчезли из виду. Я не чувствовал ничего: ухитрился придавить все эмоции, — я питал абсолютную веру в эффективность и крепость всей моей оснастки и снаряжения, нисколько не сомневался в том, что парашют мой уложен правильно, а вытяжной трос освободит его легко и беспрепятственно. Сержант-инструктор уронил руку и сказал: „Вперед, седьмой“, — и я шагнул в люк.

Сильный, физический удар воздушного потока от винта и парашют раскрылся, — как мне показалось, почти сразу. Сначала я глянул на его грязновато-серый купол, потом на раскинувшийся внизу сельский Стаффордшир. И увидел, что первый из прыгнувших уже стоит на земле, собирая парашют, прижимая к груди вздувающуюся ткань; прочие мои предшественники плыли подо мной, выстроившись в неровную линию. Я упивался чувством своего рода взвешенного состояния — не вполне невесомости (да я и не знаю, на что она похожа: я ощущал себя падающим перышком), но скорее ощущением, что тебя резко вырвали из твоей стихии: нечто подобное я испытал однажды на Багамах, когда заплыл за риф и океанское дно резко ушло вниз, а вода вокруг внезапно обратилась из бледно-голубой в исчерна-синюю, — и тут вдруг осознал, что кто-то кричит мне с земли: „Седьмой, держите ноги вместе!“. Я посмотрел на землю и увидел, что еще один инструктор по имени Таунсенд выкрикивает мне через мегафон наставления. Господи, подумал я, если я узнал Таунсенда, значит я совсем близко к…

Та-дах. Я ударился оземь и перекатился — скорее машинально, чем по инструкции. Все было так, как нам и говорили: примерно то же, что спрыгнуть со стены высотою в двенадцать футов — не так уж и мало, попробуйте, узнаете. „Совсем неплохо, мистер Маунтстюарт, — сказал, трусцой приближаясь ко мне, Таунсенд. — Осталось всего четыре“.

1944

Пятница, 7 января