Нутро любого человека

Вчера меня во второй раз пригласили посетить „Боксер“ в компании „Рабочей группы (Коммуникации)“ СКП. Присутствовал обычный квартет: Джон, Роут, Браунвелл и Халлидей — однако на сей раз к ним присоединился немец, которого представили как Рейнхарда. Роут — ее зовут Анной, — открыта и дружелюбна; Браунвелл (Тина) немногословна и сдержана; Халлидей (Ян) все больше помалкивает — он питает восторженное уважение к Джону. Интересно, что „Джон“ это не фамилия. Полное его имя — Джон Вивиан, однако он явно не хочет, чтобы соратники называли его Вивианом. Я неизменно остаюсь Маунтстюартом — хотя вчера Анна и поинтересовалась моим именем. Очень оно смахивает на закрытую школу — обращение по фамилиям. Надо бы постараться расшатать это их обыкновение.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. Название СКП было избранно как непосредственный hommage[211] немецкой радикальной левой группе, основанной в 1970 году в Гейдельбергском университете доктором Вольфгангом Губером. В 1971-м Губер связал СКП с террористической группой Баадер-Майнхоф. Джон Вивиан хорошо знал Губера и, когда того арестовали и посадили в тюрьму, организовал в знак солидарности с ним английское отделение СКП (концепция „рабочих групп“ целиком принадлежала Губеру). Вивиан поддерживал тесные контакты с немецкими радикалами — немцы нередко останавливались на Напье-стрит, но мне так ни разу и не удалось выяснить кто они.

В конце шестидесятых Вивиан изучал в Кембридже философию, а в 1968-м был арестован полицией во время печально известной демонстрации протеста у кембриджского отеля „Гардн-Хауз“, но затем выпущен под поручительство. Шок, пережитый им во время этого эпизода, сдвинул Вивиана в сторону революционно настроенных левых (он всегда подчеркивал свои близкие связи с „Бригадой рассерженных“, просуществовавшей недолгое время городской террористической ячейкой начала семидесятых). Вивиан оставил Кембридж, не завершив учебы, и отправился сначала в Париж, а оттуда в Гейдельберг, где и попал под мессианское влияние Губера. Когда мы познакомились, ему был тридцать один год.]

Пятница, 8 апреля

Отнес выручку на Напье-стрит. Прием меня ожидал ледяной, чрезвычайно сдержанный, даже по стандартам Напье-стрит. Браунвелл и Джон очень холодны, — а ведь я продал 300 экземпляров. Отдал деньги и не получил ни единого слова благодарности — мне просто сунули в руки бумажку в пять фунтов. Мне нужно было в туалет, и я спросил имеется ли здесь таковой и могу ли я им воспользоваться. Ян Халлидей свел меня на второй этаж и показал дверь. Я вошел в комнату, бывшую, судя по всему, чем-то вроде общей спальни, стена, отделявшая ее от смежной ванной, была снесена, отчего умывальная раковина, ванна и ватер-клозет оказались выставленными на всеобщее обозрение. Войдя, я увидел сидящую на унитазе Анну Роут. „Извиняюсь!“ — воскликнул я и повернулся, чтобы уйти. „Да ничего, Логан, — сказала она. — Просто посрать приспичило. Уже заканчиваю“. Обернувшись, я увидел, как она встает, вытирает зад, и отойдя к окну, стал разглядывать запустелый сад внизу. Услышал как спускается вода. Ей хотелось поговорить, из комнаты она не вышла, пришлось мочиться при ней, стоявшей у меня за спиной, свертывая сигарету и тараторя. Боюсь, я все-таки невероятно буржуазен. Она сказала, что Джон в дерьмовом настроении: из-за чего-то приключившегося в Германии, в Карлсруэ, сообщила она[212]. Джон целый день ведет по телефону таинственные переговоры.

Ни с того ни с сего придумал название для моей автобиографии, если, конечно, я ее когда-нибудь напишу. Просто припомнил кое-что виденное мной однажды в Нью-Йорке. Я пошел в театр (что я тогда смотрел?) и увидел на первом его этаже дверь с табличкой „Выход“ наверху, а прямо под табличкой было написано „ЭТО НЕ ВЫХОД“. Конечно, обложка книги не мое дело (это всегда дурной знак — придумывать обложку, еще не написав саму книгу), однако можно было бы поместить на ней фотографию такой таблички, а под ней поставить: „Это не выход — автобиография Логана Маунтстюарта“. Идея мне нравится.

Понедельник, 9 мая

Забирал сегодня утром очередную пачку в сотню газет. Анна (мы все-таки перешли на имена) сделала мне чашку кофе. И шепотом сообщила, что Джон Вивиан уже неделю не выходит из своей комнаты. „Очень подавлен“, — сказала она. Чем? „Приговором, вынесенным в Штаммхайме[213]“. В кухню зашел Рейнхард, немец. Безобидный на вид человек, светловолосый, бородатый, о себе многого не рассказывающий.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. Теперь я гадаю, не был ли в действительности „Рейнхард“ самим доктором Вольфгангом Губером? После его освобождения из тюрьмы в 1977-м Губер „ушел в подполье“. Он мог приехать в Англию, чтобы посмотреть как поживает его подкидыш — СКП. Всего лишь догадка.]