Нужна ли нам литература?

Борьба литературы съ журнализмомъ, съ закваской летучихъ, маленькихъ идей, пораждаемыхъ полуобразованностью, самоувѣренностью и жаждою успѣха, ведетъ начало еще отъ Пушкинскихъ временъ. Извѣстно что великій поэтъ уже чувствовалъ вторженіе этихъ идеекъ въ печать, и первоначально мысль о серіозномъ журналѣ явилась у него вслѣдствіе сознанія что обязанность настоящей литературы – противодѣйствовать всѣми силами этому началу конца, то-есть первымъ симптомамъ литературнаго паденія. Вотъ что находимъ мы объ этомъ въ извѣстныхъ «матеріалахъ» П. В. Анненкова. «Причины основанія этого журнала, или обозрѣнія, какъ называлъ его Пушкинъ, должно прежде всего искать въ противодѣйствіи тому насмѣшливому, парадоксальному взгляду на литературу нашу, который высказался въ послѣднихъ годахъ, и поддерживаемый съ остроуміемъ и замѣчательною діалектическою ловкостью, имѣлъ сильное вліяніе, особенно на людей полуобразованныхъ, изъ которыхъ вездѣ и состоитъ большинство читателей. Пушкинъ думалъ, вмѣстѣ со многими изъ друзей своихъ, что несмотря на безобразіе многихъ отдѣльныхъ явленій, литература наша въ общности всегда была сильнымъ орудіемъ образованности, что легкое, постоянно шутливое обращеніе съ ней лишено и основанія, и цѣли, если не полагать цѣль въ доставленіи одной забавы праздному чтенію. Симптомы литературнаго паденія, близость пониженія уровня слѣдовательно чувствовались еще при жизни Пушкина. Съ годами результаты вторженія въ печать идей и стремленій полуобразованности сказывались сильнѣе и сильнѣе. Въ 1845 году одинъ изъ друзей Жуковскаго уже писалъ ему. «Маленькое число тѣхъ людей съ которыми я бывалъ у васъ теперь странно разрознилось. Нѣтъ общей любви, общаго интереса и общей цѣли. Однихъ охолодило чувство глубокаго презрѣнія къ господствующимъ идеямъ въ кругахъ литературныхъ. Другіе, недостойно увлекшись соблазномъ корысти, невольно отталкиваютъ отъ себя каждое несовременное сердце. Третьи какъ златые тельцы стоятъ на своемъ подножіи – боги для упавшихъ предъ ними, болваны для не язычниковъ. Нѣтъ Моисея и нѣтъ религіи. Я увѣренъ что и Вяземскій испытываетъ ощущенія отъ которыхъ я часто задыхаюсь.» Кто, прочитавъ эти исполненныя благородной скорби строки, не почувствуетъ что борьба шла не между консерватизмомъ и новаторствомъ, а между талантомъ и просвѣщеніемъ съ одной стороны, и невѣжествомъ съ другой – тѣмъ самымъ журнальнымъ невѣжествомъ изъ котораго вышелъ въ шестидесятыхъ годахъ пресловутый нигилизмъ? Условія борьбы и понынѣ сохраняются тѣ же…

Приведенныя выдержки изъ статьи г. Пыпина достаточно опредѣляютъ тотъ идеалъ во имя котораго въ нашей современной журналистикѣ совершается, съ достойнымъ лучшаго дѣла усердіемъ, такъ-называемое «развѣнчаніе» и «низведеніе съ пьедесталовъ» старыхъ литературныхъ дѣятелей. Что этотъ идеалъ вовсе не въ общественныхъ задачахъ, что лучшіе русскіе художники осмѣиваются рачителами нынѣшняго журнализма вовсе не за равнодушіе ихъ къ этимъ общественнымъ задачамъ – доказательствомъ служатъ собственныя отношенія г. Пыпина къ Гоголю. Еслибъ дѣло шло только объ общественныхъ задачахъ, еслибъ г. Пыпинъ боролся противъ художественнаго индифферентизма, онъ не сдѣлалъ бы Гоголю приведенныхъ выше упрековъ въ непониманіи общественнаго зла и недостаткѣ гражданскаго чувства. Онъ самъ признаетъ въ Мертвыхъ душахъ и въ Ревизорѣ огромное общественное значеніе: въ этомъ смыслѣ противополагаетъ Гоголя Пушкину; тѣмъ не менѣе въ концѣ концовъ онъ не доволенъ и Мертвыми душами, и Ревизоромъ – отчего? Оттого что не находитъ въ нихъ тенденціозности, свойственной журнальной работѣ – другими словами, осуждаетъ литературу во имя журнализма. Негодованіе возбужденное въ г. Пыпинѣ письмомъ Гоголя о презрѣнныхъ журнальныхъ дрязгахъ съ полною достовѣрнсстью убѣждаетъ насъ въ томъ.

Конечно, петербургскій журнализмъ тщательно избѣгаетъ назвать этотъ идеалъ его собственнымъ именемъ. Мы не найдемъ этого имени въ нашей періодической печати, тогда какъ въ ней очень много толкуется о необходимости чтобы литература стояла въ близкомъ соприкосновеніи съ жизнью, чтобъ она не чуждалась общественныхъ заботъ и интересовъ, такъ что люди неопытные могутъ подумать что художественная литература, литература Пушкинская, есть въ самомъ дѣлѣ порожденіе какого-то мертваго духа, удаленнаго отъ всякаго вліянія жизни. Извѣстно стихотвореніе Пушкина, въ которомъ поэтъ говоритъ къ черни.

Подите прочь! Какое дѣло
Поэту мирному до васъ?
. . . . . . . . . .
Не для житейскаго волненья.
Не для корысти. Не для битвъ, —
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуковъ сладкихъ и молитвъ.