Нужна ли нам литература?

Онѣгинъ не находитъ ни одного изъ этихъ выходовъ, онъ, какъ мы сказали, вянетъ въ безразличныхъ впечатлѣніяхъ свѣтской жизни. Разочарованіе которое самъ Пушкинъ не вполнѣ ясно понималъ въ немъ и которое приписали чтенію Байрона, является у него вполнѣ готовымъ результатомъ историческихъ обстоятельствъ. У него нѣтъ тѣхъ упованій которыя придаютъ столько юношеской энергіи Чацкому, есть только скорбное, глухое сознаніе косности жизни среди которой ему предстоитъ влачить свои дни, безъ надежды и безъ выхода. Положеніе глубоко-трагическое, потому что событія оправдали эту натуру безъ упованій и насмѣялись надъ юношескими порывами Чацкаго. Онѣгинъ былъ умнѣе и несчастнѣе.

Установивъ эту точку зрѣнія, мы должны признать Онѣгина типомъ чрезвычайно жизненнымъ, историческимъ продуктомъ русской общественности двадцатыхъ годовъ. Онъ такимъ и былъ въ самомъ дѣлѣ. Если мы представимъ себѣ образованнаго русскаго человѣка того времени, воспитаннаго на иностранный ладъ и поставленнаго общественными условіями въ совершенный разрѣзъ съ русскою жизнію, мы не увидимъ надобности прибѣгать къ Байрону за объясненіемъ того скорбнаго, вялаго разочарованія, которое составляетъ главный признакъ людей подобныхъ Онѣгину. Байронъ только помогъ Пушкину поэтически овладѣть разочарованіемъ, какъ мотивомъ, и сообщить этому разочарованію большую сознательность; но самый матеріалъ былъ созданъ вполнѣ условіями русской жизни. Поэтому мы были въ правѣ сказать что во всей русской литературѣ едва ли найдется другое произведеніе въ такой мѣрѣ отразившее въ себѣ внутренній смыслъ современной дѣйствительности и воспроизведшее художественно извѣстный моментъ нашего умственнаго и общественнаго развитія. Страданіе и нравственное безсиліе, безволіе Онѣгина, его ненормальныя отношенія къ болѣе глубокимъ слоямъ русской жизни, искаженная драма его любви – все это скорбный отголосокъ ненормальныхъ отношеній созданныхъ у насъ искусственною, прививною цивилизаціей и крайнею суженностью общественной среды. Можно сказать что если разочарованіе Байроновскихъ героевъ было капризомъ пресыщенія, то нравственныя страдянія нашихъ Чайльдъ-Гарольдовъ исходили прямо изъ историческихъ условій нашей жизни.

Поэтъ проникшій во глубину жизни, отразившій въ своихъ созданіяхъ дѣйствительный недугъ своего времени и своего народа конечно представилъ намъ нѣчто болѣе и жизненнѣе безпечальныхъ жертвоприношеній Аполлону. Только тупость или преднамѣренность могутъ не намѣчать въ поэзіи Пушкина живаго, чуткаго нерва, приводившаго поэта въ соприкосновеніе съ недугами общества и давшаго ему уразумѣть фальшь того искусственнаго развитія въ которомъ коснѣло это общество до самаго послѣдняго времени, когда рядъ органическихъ реформъ вызвалъ къ дѣятельности его живыя земскія силы. Смыслъ поэзіи Пушкина – та самая скорбь о русской жизни которая продиктовала Лермонтову его замѣчательное стихотвореніе.

Печально я гляжу на наше поколѣнье….

Разница въ томъ что сильную, художественную натуру Пушкина никогда не покидало свѣтлое, бодрящее чувство, воспитанное въ немъ болѣе благопріятными условіями эпохи которой принадлежали его дѣтство и ранняя молодость. Съ конца двадцатыхъ годовъ эти условія становятся все менѣе благопріятными, и литература слѣдующаго поколѣнія уже утрачиваетъ бодрую, кристальную струю, давшую столько очарованія поэзіи Пушкина. Лермонтовъ уже не былъ свидѣтелемъ тѣхъ упованій которыя одушевляли мыслящихъ русскихъ людей времени Александра I; его лиризмъ воспитался въ скорбномъ настроеніи овладѣвшемъ русскимъ обществомъ послѣ 1826 года, такъ точно какъ сатира Гоголя воспиталась на окончательномъ торжествѣ мрачныхъ сторонъ русской жизни пророчески предвидѣнномъ «думою» Лермонтова.

Послѣ всего сказаннаго не трудно оцѣнить по достоинству тѣ упреки съ которыми современный журнализмъ обращается къ нашимъ литературнымъ силамъ прежнихъ поколѣній. Очевидно что мнимое служеніе Пушкина «искусству для искусства», его мнимое презрѣніе къ обществу, его разрывъ съ этимъ обществомъ, будто бы возникшій изъ-за отсутствія въ его поэзіи нравственныхъ интересовъ, – все это слова, слова, слова, прикрывающія требованія до того мелкія и узкія что заявить ихъ прямо публицисты въ родѣ г. Пыпина никакъ не рѣшаются.