Мне прилетает от него по виску и я вскрикнув. отшатываюсь и попадаю в чьи-то сильные руки. Хочу напасть снова, хочу расцарапать на ошметки мяса его красивое, лживое лицо, вырвать сердце, которому так долго поклонялась.
Ненавижу! Ненавижу! И Прохора ненавижу, что так легко поверил в этот бред!
Хочу напасть, но меня держат, приковав к твердому телу руки кандалы.
— Чтоб ты сдох! — кричу на мужа, сквозь целый поток слез и с отчаяньем бьюсь в истерике.
Господи, за что мне это? Неужели за измену? Неужели за то удовольствие, что я получала в руках не мужа. За тот восторг, что испытала первый раз в жизни. За любовь?!
— Это угроза! — кричит Дима, вытирая кровь с лица от моих острых ногтей. — Прошу зафиксировать
— Вообще-то, юридически... Это пожелание, — усмехается мой бесплатный адвокат. Мужичок с залысиной и очками. Он собирает документы. — Думаю. что еще нужно доказать, что моя клиентка к этому причастна.
Говорит уверенно, но в глазах я вижу осуждение. Он тоже не верит. Он тоже думает, что я воровка!
Он уходит. Диму уводят. И я продолжаю быть прижатой к чьему-то большому горячему телу. ощущать как часто и гулко бьется в чужой груди сердце в унисон с моим. Как две птицы в клетке. В той же клетке, в которую теперь хотят запереть и меня толкают вперед с рыком:
— Лживая тварь
Прохор! Он здесь
Я почти падаю, но удерживаюсь руками за стул и резко оборачиваюсь.
Он часто дышит, в его взгляде ненависть и презрение, в его взгляде ни капли той симпатии, что я так часто видела раньше.
Осматриваясь и с удивлением отмечаю. Мы одни. Возможно. он захочет выслушать, возможно он поймет.
— Прохор, — обхватываю себя дрожащими руками и возвращаю взгляд на взбешенного Прохора, стараюсь не смотреть на стены с облупленной зеленой краской. От одного вида ее, меня уже тошнит. Стараюсь не думать насколько ужасно сейчас выгляжу. Грязная, нечесаная.
— Я тут ни причем. Поверь мне.
— Отличная игра, Олеся Романовна. — едко усмехается он и делает шаг ко мне, нависая. подавляя своими размерами. обволакивая своей властной аурой и гневом. — Чья была идея запудрить мозги начальнику своими прелестями?
Он берет мои руки на плечах в тиски своих пальцев и больно сжимает.
— Чья была идея затрахать меня до потери пульса, чтобы я ничего не соображал?
— Прохор, это не так, — мотаю головой, кусаю дрожащую губу пытаюсь освободить руки. Г
Он только скалит зубы.
— У вас отлично получается играть святую невинность, при всей вашей умелости. Шлюха!
Он меня встряхивает меня так, что стучат зубы, так что слезы брызжут из глаз. а с губ исходит болезненный стон. Он сжимает меня сильнее, заглядывает в глаза, и я (О, господи!) против воли, кроме страха ощущаю болезненное, сводящее низ живота возбуждение.
— Прохор. это не я! Я бы никогда... — ною, всхлипываю и новая встряска.
— Закрой рот! — кричит он мне в лицо, отпускает одну руку и тут же хватает пальцами за шею. Давит шипит, так что я начинаю ловить ртом воздух, пытаюсь отцепить от себя его руку.
Потому что, потому что не могу позволить, чтобы он понял. Чтобы узнал насколько постыдны сейчас мои мысли и фантазии.
— Для тебя, я Прохор Петрович. Для тебя, сука, я хозяин и господин! Мало тебе было, что я долги твои закрыл. Тебе еще понадобилось компанию потрошить?
— Послушай, — хриплю, стараюсь убрать его руку, что сжимается все сильнее, почти лишает возможности дышать.
— Те, сука, со мной только на вы.
Я издаю стон. Боли, удовольствия? Не могу понять. Все смешалось, внутри ураган чувств и эмоций. Он вдруг резко убирает руки. смотрит в глаза, ошеломленный желанием, вспыхнувшим в моем теле.
— Похотливая тварь! — рычит он и резким рваным движением стягивает с плеч платье, и рвет чашечки лифа, выпуская наружу наряженную от желания грудь, чтобы увидеть насколько острыми стали мои соски от одной только близости с ним. Но ему мало доказательств. Он тянет руку вниз и надавливает на два слоя ткани между ног, что тут же увлажняются от того водопада. что плещется в лоне.
Он дышит тяжело, рассматривая свои пальцы и темное пятнышко на платье.
— Ты могла попросить у меня все, а вместо этого предала.
— Прохор. прошу...
Он не сильно, но резко бьет меня по щеке, я еще не успеваю вскрикнуть, как получаю шлепок по соску.
— Хозяин! — новый удар, другой сосок.
Вместо болезненно крика на этот раз стон.
Стыд покрывает кожу мурашками. Я в камере допроса, тот кого я любила, предал меня. Тот, кого я люблю сейчас не верит мне и унижает меня. А я... Да, а я теку, потому что любое прикосновение этого озлобленного предательством самца, даже самое
болезненное, даже самое унижающее, его запах, его злой напряженный вид вызывает во мне целую бурю чувств и закручивается в лоне, увлажняя его, так что новая порция сладкой влаги заливает белье.
— Блядь, ты же мокрая, — зло дышит он мне в лицо, и приближается. смотрит на пересохшие губы. Я тоже хочу его поцеловать. хочу доказать что не предавала, что люблю. но не успеваю и коснуться твердых поджатых губ.