Нужная вещь

Репортеры выглядели ошеломленными. Они не сразу поняли, что Йегер подверг сомнению два неоспоримых факта: во-первых, то, что семь астронавтов «Меркурия» отобраны как лучшие пилоты Америки; во-вторых, то, что они примут участие в самых дерзких полетах за всю историю Соединенных Штатов.

– Дело в том, - сказал Йегер, - что система «Меркурия» полностью автоматизирована. Садишься в капсулу - и больше от тебя ничего не требуется.

Вот это да!

– А первый полет, - заключил Йегер, - совершит обезьяна.

Обезьяна?…

Репортеры были шокированы. Слухи о том, что, прежде чем рисковать людьми, в суборбитальный и орбитальный полеты пошлют шимпанзе, оказались правдой. Но как это было сказано!… Что это, национальная ересь? Или что-то еще?

К счастью для Йегера, у этой истории не было продолжения. Пресса, этот вечный джентльмен-викторианец, просто не смогла переварить то, что он сказал. По радио тоже не делали никаких комментариев. Эта фраза появилась лишь в одной из местных газет, и все.

Но черт побери… Йегер сказал лишь то, что было ясно всем, кто летал на ракетных самолетах в Эдвардсе. Все подразумевали, что астронавты «Меркурия» станут первыми людьми, летавшими на ракетах. Но сам Йегер проделывал это больше сорока раз. Как и пятнадцать других пилотов, которые достигли скоростей, в три раза превышающих скорость звука, и высоты 126 тысяч футов - почти двадцать пять миль. И это было только начало! В июне 1959 года Скотт Кроссфилд должен был приступить к испытаниям Х-15, на котором пилот (пилот, а не пассажир) мог подняться на высоту свыше пятидесяти миль, в космос, на скорости, приближающейся к 7 Мах.

Все это были факты, абсолютно очвидные для каждого, даже для людей, ничего не знавших о полетах; определенно все должны были усвоить, что человек в проекте «Меркурий» - скорее объект исследования, чем пилот. Двое из отобранных кандидатов даже не занимались летной эксплуатацией. Среди семерых был один отличный летчик-испытатель из Эдвардса, Дик Слейтон, но он никогда не участвовал в каких-нибудь серьезных проектах вроде серии «X». Другой пилот военно-воздушных сил, Гриссом, был направлен в Райт-Паттерсон, но занимался там лишь второстепенной испытательской работой. Двое парней из флота, Шепард и Ширра, были хорошими, опытными тест-пилотами, надежными людьми, но в Эдвардсе они никак не отличились. Гленн сделал себе имя, установив рекорд скорости на F8U, но не проводил серьезных летных испытаний - по крайней мере, по стандартам Эдвардса. Так о чем можно говорить? Естественно, они не стали искать семерых лучших пилотов, ведь о полетах и речи не шло!

Наверняка со временем об этом узнал бы каждый… но не сейчас. Здесь, в Эдвардсе, парни могли слышать, как содрогается земля. Внутри невидимой пирамиды что-то менялось. Земля по-прежнему дрожала, а семь новичков почему-то стали считаться лучшими в авиации, хотя не сделали совершенно ничего, лишь выступили на пресс-конференции.

далее

в начало

назад

6. НА БАЛКОНЕ

С самого начала слово «астронавт» наделялось невероятно важным смыслом. Настолько важным, что для астронавта стало бы искушением судьбы именовать себя этим словом, хотя именно так официально называлась его работа. Других тоже нельзя было называть астронавтами. Вы никогда не могли сказать что-нибудь типа «Я займусь этим вместе с другими астронавтами». Следовало говорить: «Я займусь этим вместе с другими парнями» или «другими пилотами». Если человек называл себя астронавтом, это звучало так, как если бы боевой ас назвал себя боевым асом. Слово «астронавт» наделялось столь серьезным смыслом, словно оно было почетным титулом вроде «чемпиона» или «суперзвезды» либо одной из бесчисленных привилегий, которые давал проект «Меркурий».

И речь шла не просто о привилегиях в грубом смысле. Здесь было все, что вам нужно, включая и вещи, полезные для души. Вы на долгое время погружались в тренировки, в блаженную суровую изоляцию, в царство Низкой арендной платы, в обстановку, напоминавшую священный Эдвардс в старые добрые дни Х-1, с тем же пионерским духом, который нельзя приобрести за деньги. И точно так же все работали без устали по многу часов, и звание ничего не значило, и у людей даже не возникало желания время от времени собираться и жаловаться на работу правительства.