Нужно поощрять искусство

   От театра шла маленькая гнилая уличка, известная под именем Театральной. Здесь вытянулись в неправильный, покосившийся ряд десятка два старинных деревянных домов, занятых сапожниками, столярами, стекольщиками и разным другим промышленным людом. Тут же квартировали актеры средней руки и вся остальная театральная челядь. Летом актерския квартиры пустовали, и изо всего театральнаго персонала оставалась одна старушка Орлова, жившая в сыром низу большого полукаменнаго дома. Она пользовалась в Театральной улице именем актрисы, как ее помнили старожилы. Зиму и лето старушка ходила по своей улице в одном и том же ватном пальто, вечно что-то бормотала себе под нос, крестилась маленькими крестиками и в виде развлечения шла в церковь проводить какого-нибудь покойника. Летом старушка очень скучала и с нетерпением ждала осени, когда приедут "наши", от которых ей ничего, кроме хлопот и неприятностей, не доставалось. К Орловой ехали те, кто бывал в Бужоёме первый раз и нуждался в помещении до приискания квартиры. У ней же перебивались в трудную минуту, когда, например, человек пропьется до нитки, потеряет место, разссорившись с Хомутовым, а маленькия актрисы в случае интимных женских несчастий. Актеры жили, не платили денег и уезжали, оставляя на память какую-нибудь ненужную вещицу. Исключение представляла одна m-me Понсон, которая постоянно квартировала у Орловой, так что комната оставалась за ней и на лето. Говорили, что она тоже не платила старухе ни гроша, отделываясь дешевенькими подарками в роде букета восковых цветов, ящичка для перчаток, которых старуха уже давно не носила, старой бонбоньерки и тому подобной дряни.   Стояла осень. Бужоёмския улицы потонули в грязи, а по Театральной буквально не было проезда. Пешеходы пробирались около заборов, прыгая по дощечкам и камням, как акробаты. По новому городскому плану, улица назначалась к упразднению, почему ни ремонта ни мостовой даже не предполагалось. В дождливый осенний день в Театральную улицу свернул обемистый дорожный экипаж, запряженный парой. Железная дорога в Бужоём только еще строилась, и поэтому публика пользовалась самыми первобытными способами передвижения.   -- Неужели, мама, мы будем жить в этой мерзости?-- с неподдельным ужасом спрашивала молоденькая девушка, осматривая линию гнилых избушек.   -- Ах, Варенька, ты ничего не понимаешь!..-- сердито отвечала по жилая дама с большим птичьим носом и какими-то озлобленными ястре биными глазами.-- Это только так сначала кажется... Главное: театр близко. Я тут два сезона квартировала.   -- Не понимаю...-- сухо ответила девушка, делая равнодушное лицо.   Она так устала от этой проклятой дороги, что рада была добраться до места. Дорожные костюмы дам говорили об очень маленьких средствах, как взятый "на проход" почтовый экипаж и эта пара несчастных кляч, едва передвигавших ноги. Несколько раз лошади совсем останавливались и с безнадежным видом только мотали головами. Ямщик принимался накаливать их хлыстом, что привлекло сейчас же внимание уличных мальчишек. Эти сорванцы сразу решили, что приехали "актеры", и вслух делали соответствующия примечания: "не из важных", "так, шантрапа какая-нибудь"'. Дама с птичьим носом побагровела от злости, а девушка спряталась в глубину тарантаса.   -- Вон полукаменный дом направо... Туда прямо и заворачивай!..-- кричала дама, указывая на квартиру Орловой.-- Без очков-то не слышишь!..   Лошади сделали отчаянное усилие, и экипаж наконец остановился у покосившихся, всегда отворенных дверей.   -- Ступай прямо во двор!-- еще раз крикнула сердитая дама.-- Ах, Господи, это, наконец, можно сойти с ума...   Двор был большой, но совсем пустой и такой грязный, что хорошему человеку можно было утонуть. Экипаж подехал к заднему крылечку, опускавшемуся куда-то вниз каменными ступеньками, как помойная яма или склеп. Тут же у входа гнили кучи мусора и "кухонные остатки" -- арбузныя корки, гнилой картофель, какия-то перья, рыбьи кости, тряпицы. Кучер слез с козел и, почесывая затылок, смотрел на сердитую барыню, дескать, что-то, мол, ты теперь будешь делать, матушка. Кучера вообще отличаются большой житейской философией.   -- Чего стал пнем, тащи чемодан!-- крикнула на него дама, захватывая с собой картонки и узелки.-- Варенька, выходи...   Девушка с легкой гримасой вышла из экипажа, оправила смятое дорожное платье из дешевенькой фланели и нерешительно посмотрела на гостеприимное отверстие открывавшейся ямы.   -- Сюда?-- спросила она, брезгливо ставя ногу на первую ступеньку.   -- Да, да... Из передней дверь налево,-- пояснила дама, вталкивая кучера с чемоданом в сени.-- Агаѳья Петровна, наверно, дома, да если бы ея не было дома, то это все равно для нас...   Вареньке пришлось сильно наклониться, когда она, сморщивши прямой греческий нос, входила в двери -- она была высокаго роста. В передней было темно, как в трубе, и дама распахнула дверь налево, в пустую большую комнату, где стоял такой затхлый и сырой воздух, как в погребе. На шум шагов показалась и сама старушка Орлова, встретившая гостей довольно неприветливым взглядом.   -- Вы меня не узнаёте, Агаѳья Петровна?-- воскликнула дама с птичьим носом и, не дожидаясь признания, крепко обняла старушку и даже расцеловала ея сморщенное желтое лицо.-- Дарья Семеновна Бархатова, а это моя дочь Варенька.   -- Что-то как будто не припомню...-- нерешительно проговорила старушка, оглядывая гостей еще раз с ног до головы.   -- Вот тебе раз: Бархатова, Дарья Семеновна?.. Я еще квартировала у вас вместе с m-me Понсон... Это было... Кучер, тащи чемодан прямо к печке, да смотри, осторожнее.   -- Послушайте, ведь это -- комната m-me Понсон,-- протестовала Агаѳья Петровна и даже попробовала затворить дверь.-- Я не могу... Она будет сердиться.   -- Ах, это все равно... Мы с Лили старыя приятельницы и вместе делали хивинскую кампанию. Кучер, ты что же это спишь на ходу?.. А с Лили я вперед уговорилась, и она мне позволила занять ея комнату. Конечно, на время... У меня даже есть от нея письмо. Мы с ней нынче встретились в Москве... Как же!..   -- А если она приедет сама и будет на меня в претензии?   -- О, предоставьте это уже мне... Мы с ней были так хороши всегда, как сестры.   Пока велись эти дипломатические переговоры, Варенька прошла в свою новую квартиру, оглядела голыя стены с полинявшими оборванными обоями, два подслеповатыя окна, обдерганную ширмочку, туалетный столик у стены, и, не раздеваясь, бросилась на продавленный клеенчатый диван. Ее охватила страшная тоска и отвращение; это -- какая-то крысья нора.   -- Ты должна поцеловать у старухи руку,-- обясняла появившаяся Дарья Семеновна, раздеваясь на ходу.-- Она это любит... Притом это такая почтенная, заслуженная женщина.   -- Ни за что!...-- упрямо ответила Варенька.   -- Пустяки... Ты что же это не раздеваешься?   -- Не хочу.   Кучер перетаскал чемоданы, одеяла, кульки и подушки и остановился в дверях, в ожидании двугривеннаго. Дарья Семеновна сунула ему пятак и выпроводила довольно безцеремонно. "Какие нахалы эти кучера, и еще недоволен, что ему дали на водку". Агаѳья Петровна в это время ставила в своей комнате самовар и ворчала: "Никакой Бархатовой не помню... Ужо вот приедет сама-то, так, пожалуй, и в шею выгонит".   Дамы разделись и привели в порядок свои дорожные туалеты. Дарья Семеновна в одном платье оказалась высокой, полной женщиной с откинутой гордо головой; нос казался еще больше, когда она по-домашнему свернула свои жиденькие волосы на макушке тощим узлом. Ростом дочь походила на мать, но лицом на себя -- это было очень симпатичное, свежее лицо только-что сформировавшейся девушки, обрамленное волной вившихся русых волос. Его портил только низкий белый лоб и немного тупое выражение больших темных глаз, особенно, когда она к чему-нибудь прислушивалась. Скромный белый воротничок охватывал красивую белую шею с круглым точеным затылком. Мягкия маленькия руки придавали ей вид "девушки из хорошей фамилии", и Дарья Семеновна часто посматривала на них с чисто-материнской гордостью.   Чемоданы были распакованы, два стола исчезли под ворохом выложеннаго платья, так что самовар пришлось поставить на комод.   -- Вы уж с нами чаю напейтесь, Агаѳья Петровна,-- уговаривала старуху Дарья Семеновна, улыбаясь с неестественной нежностью.-- Я привезла даже любимаго вашего варенья... крыжовник...   -- Я люблю варенье...-- шамкала старуха, осматривая раскрытые чемоданы.-- Только как же это я фамилии вашей совсем не помню?.. А это дочь?..   -- Да, это моя дочь... Варенька,-- внушительно заметила Дарья Семеновна, показывая глазами на руку.   Девушка лениво поднялась с дивана и безучастно приложила свое свежее лицо к лицу Агаѳьи Петровны.   -- Может-быть, вы помните перваго любовника Розанова, который потом застрелился?-- говорила Дарья Семеновна, разливая чай.-- Да?.. Так я еще с ним играла... Хомутов только-что начинал. Ах, кстати, этот бедняга опять напоролся: выхлопотал пробный спектакль своей Мясоедовой, а она рыба рыбой... Скандал!.. Скоро сюда вся труппа приедет... Мы с Варенькой вперед отправились, потому что у меня есть свои дела.   За чаем происходил самый оживленный театральный разговор, набитый собственными именами. На первой неделе Великаго поста в Москве была настоящая ярмарка: со всех сторон наехали артисты и антрепренеры. Хомутов, конечно, явился тоже, хотя его и знают все, как перваго прощалыгу. Помилуйте, не заплатил Чехову-Мирскому жалованья за целую треть и отрекомендовал его другим антрепренерам так, что никто на беднягу не смотрит. Из старых артистов в Хомутовской труппе остались Астраханцев, Заяц, Лили, конечно, Мясоедова, а из новых едут -- новая примадонна Глоба-Михальская и первый любовник Червинский. Умер комик Костылев, который когда-то играл в Бужоёме, grande-dame Мосягина сломала ногу, омский антрепренер Берд -- неужели вы не помните Берда?-- сошел, бедняга, с ума. Вообще, артисты порядочно бедствуют, особенно артистки, которым приходится заключать контракты с антрепренерами через посредство темных маклеров -- даже нет свободной залы, где могли бы артистки познакомиться с антрепренерами, а шляться по трактирам, как артисты, согласитесь, не совсем удобно. Эти разговоры оживили старушку, и она печально покачивала своей дряхлой головой; да, трудно бедным артистам...   После чая Варенька, не раздеваясь, уснула тут же на диване. Дарья Семеновна посмотрела на нее с гордой улыбкой и шопотом проговорила, подмигнув Агаѳье Петровне:   -- Не правда ли, Хомутов не ошибся выбрать себе ingénne? Бедняжка, она так измучилась дорогой... Я боюсь, что у ней похудеют плечи, а при нынешних костюмах это -- голодная смерть.   Чтобы не мешать спавшей ingénue, дамы ушли в комнату Агасьи Петровны, такую же оборванную и жалкую, как и комната m-me Понсон. В одном углу стояло несколько сундуков, служивших постелью, между окнами тяжелое и разбитое трюмо, которое сохранилось только потому, что его никто не покупал, на одной стене несколько фотографий, в шкапу с выдавленным стеклом сборная посуда -- и только. Очень немного даже для выдохшейся славы, и Дарья Семеновна тяжело вздохнула, вспоминая лучшие дни.   -- Вы знали Вьюпшну-Запольскую?-- спрашивала Дарья Семеновна, усаживаясь к трюмо.   -- Это которая умерла?.. Как же, она была раза два у Понсон, а потом я была на похоронах,-- с оживлением заговорила старушка.-- Как ее хорошо хоронили... как королеву какую-нибудь. Хомутов умеет хоронить своих артистов... Очень хорошо все помню.   -- Да?.. А после Вьюшиной-Запольской остался ребенок и...   -- Ребенок у доктора... Славный доктор, должно-быть, если взял чужого ребенка. В первый раз встречаю такого удивительнаго человека...   -- Что же, бывают добрые люди,-- ядовито проговорила Дарья Семеновпа, насупив брови.-- А ведь она пользовалась большим, большим успехом в Бужоёме, эта Запольская... Не правда ли?.. Наверно, остались деньги, драгоценныя вещи, наконец гардероб.   -- Конечно, осталось!..-- соглашалась старушка.   -- Да, да.... И все это пошло к доктору?..   -- А уж я не знаю этого. М-me Понсон знает все. Кажется, у Запольской остался отец, Булатов... потом как будто и Хомутов что-то такое тут... Право, я не помню, а когда m-me Понсон приедет, она все разскажет.   -- А вы про доктора ничего не слыхали? В самом деле, это уж черезчур по-христиански навязать себе на шею чужого ребенка... Притом все эти доктора народ очень практический, и я очень хорошо их знаю. Может-быть...   -- Вы думаете, что он находился в интимных отношениях с Запольской?   -- Нет, я этого не говорю, по только... согласитесь, что все это немножко странно, чтобы не сказать больше.   В этом направлении разговор продолжался до самой ночи, и Дарья Семеновна успела выведать от старушки решительно все, что она знала про Булатова, Запольскую и доктора Куваева. Собственно интереснаго она ничего не получила; и Агаѳья Петровна несколько раз очень внимательно всматривалась ей в лицо и повторяла:   -- Нет, не могу припомнить... Розанов, действительно, был и застрелился, а Бархатовой не помню.   -- Виновата, я тогда играла под фамилией Ландышевой.   -- И такой не помню.   -- Ну, это все равно: где же вам всех запомнить. Вы не безпокойтесь, мы с Лили старые друзья и спали на одной постели в Ташкенте.