Нужно поощрять искусство

   Примадонна умерла через два дня. Антрепренер Хомутов рвал на себе волосы и ругался на четырех языках -- он терял в ней свою главную доходную статью; доктора-консультанты были очень довольны, потому что они предсказывали именно так, как все случилось.   Номер в "Калифорнии", который занимала Вьюшина-Запольская, теперь был переполнен посетителями,-- кипела настоящая ярмарка. Первое место принадлежало, конечно, артистам местной труппы, которые являлись сюда каждый день, с огорченным видом пожимали руку старика Булатова, припоминали к случаю разные трогательные эпизоды из жизни покойной, тяжело вздыхали и шопотом разсказывали друг другу свои закулисныя истории.   -- Бедняжка, она была еще так молода...-- плаксиво повторяла grande-dame, по фамилии m-me Понсон, известная в труппе под кличкой "бедной Лили".-- Помните, как Лёля пела "Под душистой веткой сирени..."? Ах, какая это была прелесть!.. Еще накануне своей болезни она говорила мне: "Лидия Васильевна, голубчик, мне что-то не по себе". Потом она разсказывала про какой-то сон, который видела в эту ночь... Мы с ней были всегда очень хороши!..   Все усилия m-me Понсоп сделать из своей цветущей, дебелой фигуры что-нибудь горюющее и жалкое оставались тщетными -- красное лицо так и оставалось красным, а узкие черные глазки плавали как в масле. Эта "бедная Лили" пользовалась в труппе популярностью, как особа, "сделавшая хивинскую кампанию". Она, действительно, была в Ташкенте и вывезла оттуда, вместе с приятными воспоминаниями о русской армии, целый гардероб дешевых бухарских шелков и два ковра. С труппой Хомутова она была неразлучна, потому что родной ея брат, очень суровый и грубый человек, давно уже занимал место режиссера,-- фамилия их была чисто-русская -- Ягодкина, и как девица Ягодкина превратилась в m-me Понсон -- оставалось неизвестным. Говорили, что она была замужем за каким-то оголтелым французским маркизом Понсон, хотя это последнее требовало еще серьезнаго подтверждения.   -- Пожалуйста, не оставляйте старика одного...-- трещала "бедная Лили", обращаясь к вечно-пьяному комику Недорезову.-- Горе его убьет.   Вихлястый и сгорбленный комик улыбался своим беззубым ртом и тащил Булатова в буфет, где им теперь был открыт широкий кредит. Этот Недорезов составлял одну из крупных сил труппы, как самый талантливый и образованный человек, но он пил горькую, как многие русские комики, и доводил антрепренера до белой горячки своими прогулами, которые накатывались на него в самое горячее время. В виду торжественнаго момента Недорезов пожертвовал Булатову сюртук со своего плеча,-- артисты великодушны.   -- Таких женщин больше нет!-- повторял Булатов, когда они выпивали по рюмке.-- Не правда ли?.. Я горжусь, что у меня была такая дочь... Ты не можешь понимать отцовских чувств, потому что это... это... одним словом, ты комик, и больше ничего!..   -- Ковырнем еще спотыкаловки?..-- говорил комик, стараясь принять вид огорченнаго человека.-- В сущности, ведь все Мы умрем... рано или поздно.   -- Конечно, издохнем -- общий удел всего прекраснаго на земле,-- соглашался Булатов.-- Только разница в том, кто издохнет: какая-нибудь скотина, или настоящая артистка... да.   -- Если ты это на мой счет, то, пожалуйста, побереги порох... А как ты думаешь, старина, кто теперь займет место Елены Михайловны,-- неужели эта старая кляча Мясоедова?   -- Мясоедова? Мясоедова после Лёли?... О, это было бы уж слишком, а Хомутов неглупый человек и знает ей цену. Пока, вероятно, повертится и Мясоедова: она всегда шла у нас на затычку -- некого поставить, значит, давай Мясоедову. Мирский ухаживает за ней...   -- Подлец!...   -- Скотина!..   -- Да и Хомутов, если разобрать, тоже свинья...   -- Это давно, голубчик, известно!..   В буфет завертывали и другие артисты: резонер Астраханцев, первый любовник Чехов-Мирский. Они торопливо выпивали свою рюмку и спешили вернуться в номер, потому что явились сюда с дамами. Астраханцев сопровождал "бедную Лили", а первый любовник -- вторую драматическую актрису Мясоедову. У Чехова-Мирскаго было красивое молодое лицо, но глаза смотрели тупым, безсодержательным взглядом, и в труппе про него ходила чисто-театральная поговорка: глуп, как тенор. Одевался он всегда безукоризненно и любил посить на выхоленных руках подозрительные перстни. Сейчас Чехов-Мирский ухаживал за Мясоедовой, которая после смерти Вьюшиной-Запольской заняла в труппе первое место. Астраханцев имел очень представительную наружность и финономию стараго дипломата не у дел. В труппе Хомутова он был самым старинным артистом и пользовался репутацией очень справедливаго человека, чуждавшагося тех нескончаемых интриг, которыми раздираются на части все провинциальныя труппы. Говорили, что в ранней молодости он был влюблен в "бедную Лили", но хивинская кампания их разлучила, а теперь Астраханцев по старой памяти иногда занимал деньги у своей возлюбленной.   -- Я не понимаю, что за пристрастие у наших дам к этим похоронам,-- говорил с гримасой первый любовник, когда они возвращались но коридору.   -- Нельзя... последний долг,-- отвечал резонер.   -- Да, но ведь та же Мясоедова вечно грызлась с Еленой Михайловной, интриговала против нея, а теперь плачет... не понимаю!..   -- Я тоже не понимаю...   Покойница лежала на длинном столе, выдававшемся из передняго угла на средину комнаты. Все изголовье было покрыто живыми цветами, в ногах лежало несколько венков. Высокия свечи, горевшия в покрытых белыми чехлами подсвечниках, сильно дымили; старушка-монахиня в больших очках монотонно читала старческим дребезжащим голосом псалтырь и время от времени оглядывалась на тихо шушукавшую у дверей толпу любопытных. Мужчины жались по углам, женщины заглядывали со страхом на скрещенныя на груди руки покойной и начинали торопливо креститься. В уголке тихо плакала "водевильная штучка", молоденькая и некрасивая актриса, известная под кличкой Зайца,-- у ней были такие большие, испуганные глаза. "Бедная Лили" приняла на себя роль распорядительницы и старалась занимать всех, как в своем салоне. Она особенно ухаживала за Мясоедовой, высокой и полной дамой неопределенных лет с красивым, но уже поблекшим лицом.   -- Вы знаете, как я любила Лёлю...-- шептала ей "бедная Лили", вытирая платком сухие глаза.-- Бедняжка со всеми простилась -- это наш христианский долг.   -- Я на нее не сержусь, хотя у нас и происходили некоторыя печальныя недоразумения...-- отвечала Мясоедова тоже шопотом, очень довольная своими заплаканными глазами,-- это последнее ее умиляло.-- При нашей жизни невозможно избегнуть столкновений. Я ее тоже любила, как самую талантливую из всех примадонн, какия у нас только были... Нужно быть справедливым прежде всего. Сколько у ней было одних подарков. Неужели все это останется этому пьянице Булатову?   -- Ах, не говорите, голубчик...   Пришла старушка Орлова, когда-то знаменитая красавица, сводившая с ума не один город, а теперь что-то такое сгорбленное, обрюзгшее и покорное, прикрытое скромной, темненькой шерстяной кофточкой и белым чепцом, из-под котораго выбивались пряди густых седых волос. Она неслышною походкой прямо подошла к покойнице, помолилась, открыла зеленую пелену с большим крестом из желтаго позумента и смело заглянула в лицо покойницы; один глаз смотрел на нее из-под полузакрывшагося века. Старушка всполошилась, торопливо сунула свою костлявую и сухую руку в карман кофточки и, вытащив оттуда несколько серебряных монет, закрыла смотревший мертвый глаз и положила монеты.   -- Спасибо вам, Агаѳья Петровна...-- благодарила ее "бедная Лили", не досмотревшая во-время одной из своих прямых обязанностей.   Старушка сердито посмотрела на нее. Вместо ответа она взяла несколько венков и повесила их на подсвечники. Весеннее солнце ворвалось пыльными дрожащими полосами в окно и вспыхнуло яркими блесками на позументах покрова и медных застежках псалтыри. Огни горевших свеч совсем потерялись в этой нахлынувшей волне ликующаго света и казались колебавшимися красными точками. В номере делалось душно. Приотворили дверь в коридор, чтобы выпустить дым ладана.   -- Мне кажется, что она сделалась длиннее...-- говорила Мясоедова, обращаясь к Орловой.-- Потом мне хотелось бы взять на память прядь волос... у ней были такие прекрасные волосы!..   -- Да, были...-- повторила старушка.-- Только волосы ей остригли во время болезни.   -- Ах! Какие эти доктора безжалостные,-- можно ли было губить такие прекрасные волосы!.. Не все ли равно умирать...   Несколько раз приходила и уходила Паша с опухшим от слез лицом. Она тупо смотрела своими светлыми, большими глазами на собравшуюся публику, искала кого-то в толпе и незаметно исчезала. Плакавший в уголке. Заяц каждый раз нагонял на Пашу ужасную тоску, и она бежала по коридору, закрыв лицо передником.   Мужчинам давно надоело толкаться в номере покойницы, и они потихоньку ворчали. Помилуйте, нельзя дышать от этого ладана, а чтобы покурить -- беги в буфет. Чехов-Мирский побледнел и несколько раз принимался делать глазами выразительные знаки своей даме, но Мясоедова грустно улыбалась и отворачивалась.   -- Чего еще оне ждут, эти проклятыя дамы?-- спрашивал Астраханцев, испытывавший потребность закусить вплотную.   -- Не понимаю...-- отвечал первый любовник.-- Это та самая Орлова, которая разорила какого-то миллионера?   -- Да... Были и рысаки, и свой дом, и брильянты, а теперь вот одна темненькая кофточка осталась. Я еще помню ее, когда она доживала свою карьеру. Она всегда была немножко сумасшедшей и ужасно сорила деньгами. Однако уже два часа.   Дамы, действительно, кого-то ждали и вопросительно поглядывали на дверь. "Бедная Лили" шопотом разсказывала что-то Мясоедовой, вероятно, очень интересное, потому что примадонна покачивала головой, поднимала крашеныя брови и красиво вздыхала.   -- Вы говорите, что между ними ничего не было?-- спрашивала она, стараясь не смотреть на Чехова-Мирскаго, выражавшаго знаки нетерпения.   -- Говорят... Но кто может знать? Во всяком случае, это делает честь... да. Мужчины... о, вы знаете, что такое мужчины!.. И тут вдруг...   В этот момент в дверях показались доктора Щучка и Куваев, заехавшие наведаться относительно похоронной процессии. Была устроена на этот случай специальная подписка, причем поклонники Елены Михайловны не скупились на деньги.   -- Ах, доктор...-- восторженно пропищала "бедная Лили", устремляясь к дверям.   -- Позвольте, Лидия Васильевна, который из двух?-- шутил Щучка, загораживая дорогу.-- Я могу принять это на свой счет, а в мои годы увлечения обходятся очень дорого.   -- Вы неисправимый старый шалун,-- кокетничала "Бедная Лили", ударив розово-седенькаго шалуна фамильярно по плечу.-- Я говорю с Николаем Григорьевичем...   -- Что такое случилось?-- удивлялся Куваев, здороваясь с Мясоедовой.   -- Ничего, ничего...-- бормотала Лили, закатывая глазки.-- Вы еще так молоды, а в вашей груди бьется женское сердце... да. Поверьте, что мы, женщины, оценим ваш благородный поступок, как никто другой.   -- Какой поступок?.. Извините, я, кажется, не понимаю вас...   -- Ах, после, после...-- шептала Лили, прикладывая платок к глазам.-- Скромность делает еще больше чести вашей душе.   Эти слова заставили Куваева побагроветь, и в его глазах запрыгали огни погребальных свеч. Чехов-Мирский подталкивал локтем Астраханцева, который смотрел на доктора равнодушными глазами человека, видавшаго виды. Положение Куваева выходило очень некрасивое, и он не знал, что ему сказать: история с Маляйкой, значит, уже выплыла на свет Божий и с быстротой молнии облетит весь город. Ему не будут давать прохода -- мужчины двусмысленностями, дамы телячьими нежностями. Он подозрительно посмотрел на актерския бритыя физиономии, на старуху Орлову, которая, указывая на него пальцем, спрашивала Зайцева: "Этот?" -- и еще более смутился. Из затруднения его вывел Щучка, заговоривши о похоронах: венки понесут особыя депутации, или просто сложить их на крышке гроба?   -- Депутации слишком уж торжественно...-- вмешалась Мясоедова.   -- Какия депутации?..-- хрипло спрашивал появившийся в номер Булатов, едва держась на ногах.-- Дочь актера... я требую, чтобы ее похоронили в простеньком ситцевом платье... в некрашеном деревянном гробу... это последнее желание отца, который в ней потерял все...   Булатова кой-как увели, а за ним вырвался и Куваев. Но в коридоре его поймала Паша -- она караулила его здесь с самаго утра.   -- Что тебе?-- сердито спрашивал ее доктор.   -- Я... я... Маляйка...-- шептала Наша, глотая слезы.   -- Ах, отстань, пожалуйста: делайся с ним, как знаешь! Потом все устроим...   Последния слова он договаривал на ходу, почта убегая из "Калифорнии". Паша стояла на том же месте с остановившимися глазами и раскрытым ртом, и потом, пошатываясь, как пьяная, около стенки побрела к себе вниз, где скрывался Маляйка. Доктор Куваев в это время проклинал ни в чем неповиннаго ребенка, который свалился, как снег на голову.   -- Чорт знает, что такое получается,-- ворчал он, припоминая комплименты "бедной Лили".-- Этак сделаешься посмешищем всего города!..