Нужные вещи

Норрис почувствовал некоторое удовлетворение, заметив, что руки у Китона дрожат.

– Я уже просто до ручки дошел от таких самоуверенных ублюдков, как вот этот… – Он кивнул на Норриса. – Делаю все, что в моих силах для этого города… черт побери, я для этого города уже много сделал… и устал как собака, от бесконечных претензий. – Он замолчал, сглотнув слюну, и огромный кадык забегал челноком на жирной шее. А потом завопил:

– Он обозвал меня Умником, а тебе прекрасно, известно, как я к этому отношусь!

– Он извинится, – примирительным тоном произнес Алан. – Правда, Норрис, ты ведь извинишься?

– Не думаю, что должен, – сказал Норрис, чувствуя как неослабевающий гнев вызывает все новые приступы тошноты. – Я знаю, что ему это не понравилось, но он сам меня вынудил. Я спокойно стоял вот тут и смотрел в зеркало, поправляя галстук. как он меня сграбастал и швырнул об стену. Я здорово треснулся головой. Слушай, Алан, в такой ситуации не станешь выбирать выражений.

Алан перевел взгляд на Китона.

– Это правда?

Китон потупился.

– Я был вне себя.

Эти слова, в устах такого человека, как Китон, были почти извинением.

Он взглянул на Норриса – понял он это или нет. Похоже было, что понял. Ну и хорошо, сделан первый большой шаг к перемирию Алан слегка расслабился.

– Можно считать инцидент исчерпанным? – спросил он сразу обоих. Будем считать это несчастным случаем и забудем?

– Что до меня, я согласен, – сказал Норрис, подумав. Алан был тронут.

Норрис ершист, в патрульных машинах без конца оставляет банки из-под содовой, пустые и полупустые, рапорты его не выдерживают никакой критики, но сердце у него доброе и отзывчивое. Он сдавался теперь не потому, что боялся Китона, и если Городской Голова так предполагает, то сильно ошибается.

– Прошу прощения, что назвал тебя Умников, – сказал Норрис. На самом деле он нисколько не чувствовал себя виноватым и, главное, ни на секунду не жалел о своем поступке, но считал, что, извинившись, ничего не потеряет. Не развалюсь, так думал Норрис.

Алан перевел взгляд на толстяка в спортивной куртке и футболке.

– Ну, Дэнфорт?

– Ладно, замнем, – в голосе Китона прозвучало знакомая высокомерная пренебрежительность, и Алан вновь почувствовал отвращение и брезгливость по отношению к этому человеку. Внутренний голос, засевший в самых глубинах его сознания и принадлежавший скорее всего какой-нибудь одноклеточной амебе произнес коротко и ясно: «Почему бы тебе не сдохнуть от инфаркта, Умник, сдохнуть и освободить всех нас от своего присутствия?»

– Ну что ж, – сказал Алан вслух. – Вот и замечатель…

– Только если… – Китон поднял вверх указательный палец.

– Если что? – Алан поднял не палец, а брови.

– Если мы договоримся насчет талона. – Он протягивал бумажку, зажав се между пальцев, как какую-нибудь грязную, только что использованную тряпку.

Алан вздохнул.

– Заходи ко мне в кабинет, Дэнфорт. Там обо всем поговорим. – Он посмотрел на Норриса. – У тебя, кажется, дежурство?

– Да. – Кишки у Норриса были по-прежнему съежены в тугой комок, настроение, такое прекрасное с утра, безвозвратно испорчено, а Алан собирается снять штраф с этой толстой свиньи, из-за которой все и произошло. Он, конечно, все понимал – политика, но от этого не легче.

– Хочешь здесь поболтаться? – задавая этот вопрос. Алан подразумевал «хочешь обо всем потолковать?», но Китон стоял рядом и не сводил с них обоих глаз, как же тут потолкуешь.

– Нет, – ответил Норрис. – Надо кое-куда зайти, кое-что сделать. Позже поговорим. – Он вышел из туалета, не удостоив Китона прощальным взглядом. И хотя Норрису это было невдомек, Китон едва сдержался, чтобы не наподдать ему сзади башмаком и помочь таким образом убраться поскорее.

Алан еще некоторое время задержался у зеркала, внимательно себя разглядывая, и давая таким образом Норрису возможность удалиться с достоинством, в то время как Китон сгорал от нетерпения. Наконец все церемонии были окончены, и Алан вышел в сопровождении Китона.

Маленького роста, в щегольском, цвета сливочного мороженого костюме, человек сидел у двери в кабинет Алана и читал толстую книгу в кожаном переплете, книгу, которая не могла быть ничем иным кроме Библии. Сердце Алана екнуло. Он надеялся, что ничего более отвратительного, чем уже случилось в это утро, произойти не могло – до полудня оставалось всего две-три минуты, и поэтому он вполне мог рассчитывать, что на сегодня все неприятности закончились, но он ошибался.

Преподобный Уильям Роуз закрыл свою Библию (Алан обратил внимание, что цвет переплета гармонирует с цветом костюма) и встал.

– Ше-иф Пэнгборн, – произнес он по обыкновению всех убежденных баптистов проглатывая половину того слова, которое им не нравилось. – Могу я переговорить с вами?

– Через пять минут, Преподобный Роуз. Мне нужно закончить одно дело.

– Мой вопрос не терпит отлагательств.

– И мой тоже, – ответил Алан проклиная в душе посетителя. – Пять минут.

Он открыл дверь, пропустив вперед Китона, не дав Преподобному Вилли, как любил называть его Отец Брайам, возможности возразить.

– 5 -