При свете дня Алан посмеялся бы над этими словами, как посмеялся над тем, что талисман Полли имеет какую-то волшебную оздоровительную силу. Но сейчас, темной ночью, зажатой в кулаке взбесившейся бури, он сидел, глядя в витрину, превратившуюся в слепое бельмо, и эта мысль казалась совсем не смешной. Он вспомнил день, когда подъехал к «Нужным вещам» специально для того, чтобы встретиться и поговорить с мистером Гонтом, вспомнил то странное ощущение, которое охватило его, когда он попытался всмотреться в темноту сквозь стекло витрины. Он почувствовал, что за ним наблюдают, хотя в магазине явно никого не было. Причем наблюдают со злостью, с ненавистью. Ощущение было настолько сильным, что он даже принял свое собственное отражение за недоброе (и призрачное) лицо кого-то другого.
Ощущение было сильным… очень сильным.
Алан вспомнил еще кое-что — слова, которые в детстве слышал от бабушки:
Как мистеру Гонту удалось так тонко почувствовать здешнюю ситуацию? И что, во имя всего святого, ему понадобилось в этом Богом забытом местечке, в Касл-Роке?
Внезапно Алан нагнулся и принялся шарить на полу под пассажирским сиденьем. Он уже было решил, что вещь, которую он искал, вывалилась из машины — в течение этого долгого дня пассажирская дверца открывалась не раз, — но когда он уже отчаялся, пальцы натолкнулись на металлический цилиндр. Он закатился далеко под кресло. Алан вытащил его оттуда, поднял… и тут голос депрессии, молчавший с тех пор, как Алан вышел из палаты Шона Раска (или он просто был слишком занят, чтобы обращать на это внимание), снова заговорил. Голос был бодр и подозрительно счастлив.
— Что дурак и деньги расходятся быстро, — медленно проговорил Алан. Он повертел банку в руках, вспоминая лицо Тодда. — Именно так я и сказал.
— Она сказала, что это забавно, и что Тодд точно такой же, как я, и что детство бывает раз в жизни. — Голос Алана стал хриплым и дрогнул. Он снова заплакал… а почему бы и нет? Черт подери, почему бы и нет?! Старая боль вернулась и ходила кругами у сердца, как голодная крыса.