Это был самый дальний и глухой угол университетского парка, куда редко заглядывали местные садовники. Ведущие сюда тропы из узорчатой брусчатки пришли в негодность: раскрошились, частью вылезли наружу. Когда-то аккуратно подстриженные кустарники в виде декоративных фигур превратились в бесформенные зеленые кусты. Забытые всему дубы разрослись так, что своими кронами погрузили все в полумрак и прохладу. Земля покрылась плотным буро-зеленым ковром из полусгнивших листьев, веток. Кое-где проглядывались небольшие болотистые лужицы.
Тем удивительнее было здесь встретить одного из студентов, который сидел на полусгнившем пне, прислонившись спиной к дереву. Вся его фигура в этот момент выражала собой неприкрытое отчаяние: низко склоненная голова, опущенные плечи, бессильными плетьми висевшие руки. Когда поднимал голову, были видны воспаленные красные глаза, искривленный рот.
— Что же вы все пристали ко мне? Чего вам всем нужно? — глухо бормотал парень. Руки в отчаянии так сильно заламывал, что на нем трещал старенький плащ. — Что я вам плохого сделал?
Окажись поблизости кто-нибудь из студенческой братии, то сразу бы опознал в этом парне Родиона Молина или Родьку, как его все звали. Собственно, тогда бы и остальные вопросы — чего он здесь забыл и от кого прятался — отпали. Парень он неплохой, способный, но как магнит к себе все мыслимые и немыслимые несчастья притягивал: то ему пьяный мастеровые тумаков надают, то богатенькие студенты пристанут и всю всего в пыли измарают.
Вдобавок, ко всему этому и в семье у него было несчастье. Матушка, что воспитала самого Родьку и его младшую сестренку в одиночку, подхватила чахотку. И, немудрено, ведь прачкой служила, целыми днями в холодной воде белье стирала, все здоровье оставила. Теперь на глаза, как свечка сгорала. Ей бы на юг поехать, где тепло, чтобы болезнь обступила. Только не было у них таких денег. Родька теперь единственным добытчиком остался. Из кожи вон лез, чтобы на уроках для богатых бездельников лишнюю копейку заработать. Иногда на рынок шел, чтобы купеческие подводы разгружать. Когда случалось там кусок другой мясных отрезков перехватить, то у них дома настоящий праздник случался. Даже его матушка ненадолго «оживала».
— Жизнь-злодейка, гнешь меня, гнешь… Только не возьмешь, — он вдруг вскинул голову с искаженным, злым лицом. Уставился прямо перед собой с такой ненавистью, словно перед ним стоял его кровный враг. — Не возьмешь! Лучше землю буду жрать…
Резко вскочил на ноги и начал порывистыми движениями приводить себя в порядок. Разгладил руками брюки, убрал, как мог, грязь и пыль с плаща. Пригладил волосы, чтобы ровнее лежали.
— Так… Если поспешу, то еще успею на рынок. Может опять обрезки будут. Матушке бульон нужен… Еще бы лучка немного достать, чтобы подуховитее было…
Стиснув зубы, Родион быстро пошел по заросшей тропе. До городского рынка было почти четыре версты, поэтому стоило поспешить. Если не успеть к закрытию, то все обрезки с мясных прилавков достанутся более пронырливой нищей братии.
К счастью для него и его семьи он все-таки успел. Конечно, пришлось, как угорелому по улице нестись. Но ему это не в первой. Главное, к тому самому моменту успел, когда торговцы начинают собираться и с прилавков мясо убирать. Все хорошее они прибирают, чтобы на завтра оставить для продажи. Плохие же куски могут отдать, если хорошо попросить.
—… Даже с мякотью попало, — улыбался студент, не обращая внимания на разбитое в кровь лицо. Это один проныра нищий постарался, что за шмат мяса в драку полез. — С наваром похлебка будет… Хорошо… Глядишь, и матушка с него поспать ночью сможет… И Аринке тоже похлебать не помешает, — вспомнив сестру-малышку, что за еду в трактире прислуживала. — А то совсем бледная, на тростинку уже похожа…
С этими мыслями он и возвращался домой. Улыбался, крепко сжимая кусок мяса в промасленной пергаментной бумаге. Совсем внимания не обращал, что немного бурой жижи на плащ попало.
— Хорошо, очень хорошо, — бормотал парень, то и дело бросая взгляд на сверток с мясом. Он сейчас для него был самым ценным на этом свете. — Аринку сразу же попрошу очаг растопить. Дров я вчера принес. Пусть не жалеет. Матушке же сразу питье греть поставим…
Чтобы быстрее домой попасть, с людной дороги свернул на боковую улочку. Здесь через небольшой пустырь пройти нужно было, а после к большому доходному дому свернуть. В нем в подвале они комнату и снимали. Считай, быстро доберется.
По наезженной грунтовке, с которой уже давно сняли всю брусчатку, прошел к полуразвалившемуся каменному дому давно уже умершего купца Калистратова. Его уже давно снести собирались. Только наследники купца все никак между собой договориться не могли. Оттого эти каменные развалины все и стояли здесь на пустыре.
— Что это еще такое? — Родион вдруг замер у кирпичной стены, почти полностью завалившейся вперед. Кажется, что-то услышал. — Кто там?