Нынешнее искусство в Европе

Про остальные нации в художественном отделе выставки мало можно сказать утешительного. Про английские картины вовсе ничего не стоит говорить: их и мало, да они и нехороши. Лучшие все остались в Лондоне и находились на международной выставке в Кенсингтонском музее. Всего примечательнее была тут огромная коллекция картин умершего недавно любимого английского живописца Филиппа: почти все они представляют эпизоды из испанской простонародной жизни, бои быков, сцены в церкви, на улице и в дому, любовные сцены, похороны, родины и т. д. Картины эти заключают столько интереса и художественного достоинства, что, наверное, сделали бы довольно много чести английскому отделу в Вене. Что же касается до акварелей, в большинстве случаев столько всегда отличных у англичан и составляющих совершенно особенную их специальность, то на нынешний раз их было так мало, и притом они были до того слабы, что художественный критик «Saturday Review» (один из лучших в Англии) писал, что англичанам лучше было бы уже не срамиться и не посылать их в Вену.

За отсутствием лучшего и оригинальнейшего голландского живописца, Альмы Тадемы, окончательно переселившегося в Лондон и собирающего там гинеи с обожающих его англичан, важнейшими картинами голландского отдела показались мне картины г-жи Роннер, необыкновенно сильно и эффектно написанные. Они представляют юмористические сцены из жизни разных животных, особливо собак («Три против одного», «Два любителя сыра» и т. д.).

У бельгийцев модные их живописцы, Виллемс и Стевенс, все только пишущие дам и дамские туалеты, окончательно уже измельчали и обратились в полнейшее ничтожество. У Галле был хорош один только портрет словацкого странствующего мальчика, продающего мышеловки: он написан сильно и красиво, но как далек нынешний Галле от того, каким прежде когда-то казался, и как мало он выполнил прежние обещания! У Воутерса колоритна и довольно эффектна картина: «Сумасшедший живописец ван дер Гус» (он сидит к зрителю прямо лицом, устремляя на него сумасшедшие глаза свои; кругом Гуса товарищи или родные, старающиеся развлечь его музыкой). Другая картина его же: «Мария Бургундская упрашивает гентских городских правителей помиловать ее советников», гораздо уже слабее и менее интересна. Наконец, приятно встретить на выставке одно из молодых произведений Лейса: «Праздник, данный Рубенсу антверпенской стрелковой гильдией». Она полна естественности и исполнена горячей, сильной кистью, т. е. задолго до того времени, когда Лейс вздумал умышленно исковеркать свой талант и посвятить его на повторение средневековых безобразных чучел, без перспективы, без красоты и — без смысла. О Кайзере и Вирце я говорил уже выше.

Про Италию можно сказать одно: у ней в отделении картин, по-всегдашнему, много (целых 277), но замечательного ничего нет. По-всегдашнему, тут обилие сюжетов классических и средневековых. Это обычная итальянская риторика, не имеющая никакого значения. Усси, лет десять тому назад поднятый выше небес за его совершенно посредственную картину: «Отречение афинского герцога», оказался теперь окончательно тем, чем был с самого начала — ничтожеством, и пишет на громадных холстах какие-то «Отъезды пилигримов в Мекку», на что не стоило тратить более полуаршина места и двадцати мазков кисти. Но что касается новейших итальянских жанристов, то в них вся надежда будущего итальянского искусства. Они мало-помалу начинают отделываться от отечественной ходульной рутины (той самой, которая до сих пор присутствует в хорах и ариях их опер) и пробуют примкнуть, по сюжетам и исполнению, к остальному европейскому искусству. Всего отраднее видеть «жанры», начинающие появляться теперь у итальянцев: их теперь всегда пропасть на выставках в Турине, Милане, Флоренции, Неаполе и т. д., и это обыкновенно лучшие итальянские картины тоже и на европейских выставках, в Париже, Лондоне и т. д. Теперь даже не чудо встретить итальянцев, приезжающих учиться живописи в Париже, Дюссельдорфе. Что может быть сильнее подобного перелома в итальянском искусстве и понятии? Итальянцы учатся художеству в Европе! Они, те самые, что так долго держали (бог знает зачем и почему) скипетр искусств в руке и задавали всем остальным тон! Они, что так бывало презирали этот ничтожный «жанр» и глядели на него с высоты бестолкового и бессмысленного величия! Времена, значит, переменились — ну и слава богу! Когда эта трудная работа перерождения и переламывания кончится, тогда вдруг у Италии очутится современная художественная школа, в какой она уже давно нуждается! До тех пор мы только все будем видеть «пробы пера», каких на венской выставке довольно.

XII

Скульптура

Итальянская школа: Монтеверде. — Ольдофреди. —

Французская школа: Кабе. — Буржуа. — Трюфем. — Шапю. — Кодрон. — Каэн. — Английская школа. —