Нынешнее искусство в Европе

К этим примерам замечательнейшего художественно-промышленного творчества можно было бы, и следовало бы, прибавить множество других еще, по части бронзы, стекла, обожженной глины и т. д. Особливо бронзовые и фаянсовые фабриканты поражают смелостью своих приемов и энергией своих попыток: нет, кажется, тех оттенков краски, нет тех сочетаний разнородных цветов, которых бы они ни пробовали на своих фигурах, группах конных, пеших, сидящих, лежащих, идущих, обнимающихся, дерущихся, читающих, молящихся, объясняющихся в любви. Перед вами тянутся на выставке длинные, сплошные ряды каюток или домиков, где в каждом целая выставка: здесь прелестнейших фигур из красноватой бронзы; там новый ряд совершенно других, из зеленоватой бронзы; еще далее — из желтой, серебристой, матовой, глянцевой и т. д. до бесконечности. То же самое увидите на выставке предметов из фаянса или обожженной глины: вазы, фигуры, блюда, чаши, сосуды в стиле всех эпох, какие только, кажется, бывали когда-нибудь на свете, сменяются перед вами поминутно все новыми и новыми группами, каждая из них имеет свою специальность, преследует свою техническую задачу в употреблении краски, в побеждении трудной формы, в пробе стиля. Перечислить их здесь просто невозможно: слишком велика и разнообразна масса.

Но выше остальных товарищей своих опять стоят, во всех этих отношениях, выставки трех капитальных французских фирм: бронзы Барбедьена, серебряные и металлические вещи Кристофля и предметы из обожженной глины Дека. Многочисленные художники, работающие на этих фабрикантов, мастерски умеют воспроизвести любой предмет своей специальности, в стиле древнем, классическом, средневековом, Возрождения или новом — до того мастерски, что величайшие знатоки иной раз, пожалуй, с трудом отличат оригинал от копии. Примеров довольно. Но, кроме того, они льют, чеканят, лепят, режут, оттискивают в формы, обжигают, разрисовывают красками также и создания своей собственной фантазии, свои большие статуи, свои маленькие фигурки и группы, свои вазы и люстры, свои канделябры и громадные металлические корзины для цветов на парадные обеды, свои фаянсовые тарелки, покрытые чудною живописью из птиц, цветов и растений, свои большие блюда с грудными великолепными изображениями трагической, рыдающей Антигоны, кроткой, умоляющей Эсфири в еврейском уборе, грозного Карла Великого, варварского ассирийского царя, свои громадные фарфоровые пластины (для покрытия стен), на которых с глубочайшим художественным чувством представлены целые исторические картины и сцены или смелые, полные жизни фигурки бедного парижского оборвыша, девочки с вязанкой дров за спиной, идущей босыми своими ножками по снегу среди оголевшего леса, — и все это с таким совершенством, что они стоят во главе современного промышленного производства и занимают первое место на венской выставке.

VII Европейское художество

Центральная художественная зала. — Ленбах. — Винтергальтер. — Канон. — Пилоти. — Кабанель. — Вирц. — Кампгаузен. — Келлер. — Иерихау-Бауман. — де Кейзер. — Клеман. — Робер Флери.

Я уже говорил о том, как устроитель и распорядитель выставки, барон Шварц, придумал, вместе со своими двумя архитекторами, дать ей центр, чрево и голову, и собственно из-за этого выстроил, свою огромную ротонду. Когда речь дошла до художественного отделения, стоящего особым зданием, то эти же господа решили, что и здесь надо состроить главный центр, чрево и голову вместе. Они так и сделали: они и здесь возвели, по середине дома, громадную залу, только на этот раз четырехугольную. Успех ее и результаты вышли точь-в-точь такие же, как у ротонды: в ней нет никакого склада, ни лада, и, вместе со всем, что в ней поставлено, она никуда не годится. Во-первых, я опять-таки спрошу, как и по случаю ротонды: кто из устроителей имеет право наперед решать, которые произведения выше, которые ниже, которые следует выставлять в «почетной зале» и которые — в простой? Во-вторых, чтобы показать, что это за «почетная зала» и что за художественная глубочайшая премудрость присутствовала при ее наборе, довольно будет сказать, что в центре ее, — значит, в самом центре центра всего художественного всемирного отделения, — стояла — что бы вы думали, вот уж никто на свете никогда не отгадает — группа нашего соотечественника, г. Бродзкого «Последний день Помпеи», на которую, по ее крайней посредственности, у нас никто до сих пор не обращал никакого внимания (хотя она была выставлена много раз), и даже, кажется, ни одна рецензия не удостоила ее ни единой строки своей. Вот какой прекрасный был центр у центра всемирного художества! Такова была нота, заданная этим характеристичным камертоном, все остальное так уже и шло в один шаг с этой нотой.