Ныряльщица

— Океан, — шепчу я, оставляя дорожку поцелуев на нежной шее и ключице, касаюсь ее совершенной груди. — Мой океан.

Вирна всхлипывает и подается навстречу мне, когда я накрываю губами вершинку ее груди. Когда ласкаю ее языком.

Вирна отпускает себя, доверяя мне всю себя, и эта ее новая грань сводит с ума. Как и то, что я могу чувствовать ее всю, целовать и изучить ее тело. Скользить по ней пальцами и губами. Открывая для себя. Раскрывая для себя. Осторожно и бережно.

Я стараюсь быть нежным изо всех сил, но вся моя выдержка летит туда же, куда я все и всех послал, когда мы прикасаемся друг к другу кожа к коже. Я толкаюсь вперед, Вирна всхлипывает, и я губами ловлю ее стон. Распахиваю глаза широко-широко, чтобы встретиться с ее таким же взглядом.

Все понимаю.

Понимаю все ее колючки. Понимаю, почему' Мэйс так долго не подпускала меня к себе. Понимаю, почему она так неумело целуется.

Я не променяю ни один ее поцелуй ни на какой другой!

Отступаем, словно обожглись, и снова соединяемся, потому что не можем жить по одиночке. Вирна шипит, а я останавливаюсь, давая ей привыкнуть. Едх, это стоит всей моей выдержки! Потому что горячая волна накрывает нас с головой. И тогда я целую Мэйс. Целую губы, нос, скулы, глаза, морщинку, что залегла между бровей, и снова. Мы целуемся, как одержимые, ударяемся друг друга, как волна о скалу. То медленно до дрожи, лаская, то сильно, пока не темнеет перед глазами.

Это похоже на шторм.

На водоворот.

Меня затягивает в мой океан.

К ней.

И если я сейчас остановлюсь, то просто погибну.

Умру без нее.

Ответный стон ее удовольствия — музыка для меня. И я помогаю себе руками, лаская ее, ловя дыхание и утопая в синеве потемневших глаз.

Вирна выдыхает мое имя и выгибается дугой, а я шепчу ее имя, на этот раз отпуская себя, пока меня не уносит в этот океан вместе с ней.

Я абсолютно счастлив.

Так, как никогда в жизни.

Так, как ни с кем.

Только с ней.

Когда эта буря заканчивается, внутри меня только опустошенность и вот это счастье. Теплое, как прибрежный песок в солнечный день, мягкое, как морской прибой. Я укрываю нас пледом и сжимаю Вирну в объятиях, понимая, что теперь точно никуда не отпущу. И плевать, что она там себе думает про въерхов и людей.

— Почему ты мне не сказала? О том, что ты больше ни с кем…

Я осекаюсь, потому что пытаюсь на нее разозлиться, но вместо этого хочется улыбаться.

— Ты бы согласился?

— Нет. Я бы сделал все по-другому.

— Вот поэтому и не сказала.

— Я мог бы быть нежнее или внимательнее…

Вирна подается вперед и целует меня так, что я забываю о том, что собирался сказать.

— Все было чудесно, — говорит она.

На это мне нечего сказать. Ну, кроме:

— Теперь ты обязана согласиться стать моей девушкой.

Она улыбается и явно собирается что-то сказать, но вдруг вскрикивает и едва не падает с дивана. Я успеваю ее подхватить и уложить на подушки, но там, где касаются мои ладони остаются красные следы, будто от ожогов.

Оказываюсь на ногах и смотрю на свои руки. Они не просто горят, кожу жжет силой въерха.

Моей собственной.

Она вернулась.

Силы вернулись.

Но никогда не вели себя так странно — они искрят, будто оголенные провода.

— Что за хидрец? — я склоняюсь над ней. — Вирна?! Мэйс!

Она не слышит. Она без сознания.

Я хватаю ее за плечи, чтобы встряхнуть, но на бледной коже красными пятнами вспыхивают новые ожоги.

— Едх! — цежу через зубы и оглядываюсь в поисках того, что позволит мне защитить ее от моего же прикосновения.

Приглушаю силу, насколько это возможно, хватаю с полки серое полотенце и какую-то майку, оборачиваю кисти целиком и только после склоняюсь над Мэйс. Она еще бледнее, чем обычно, и мелко дрожит. На лбу бисеринки пота, а кожа ледяная, как если бы я только что выловил девушку из океана.

Я легонько тормошу Вирну, но у нее лишь запрокидывается голова.

— Синеглазка, это не смешно, — шепчу я. — Приходи в себя, и мы вместе решим любую проблему, какой бы она ни была.

Она по-прежнему меня не слышит. У нее лишь мелко подрагивают ресницы, а губы ярким алым пятном выделяются на лице. Это выталкивает меня в ночь, когда я прыгнул за Вирной в океан. Тогда она тоже не приходила в себя, и я почти потерял ее.

Но если тогда мне было хидрец как страшно, то сейчас я готов был прыгнуть за ней хоть десять раз, только чтобы она распахнула глаза!

Проблема в том, что мы не на берегу океана, мы в ее доме. В безопасности. Были.

Едх меня забери, я не знаю, что делать!

Что это вообще?

Она придет в себя?

Что, если это смертельно?

Я отшатываюсь от Мэйс и хватаюсь за голову. Тряпки падают к моим ногам, но мне не до них. Мысль одна страшнее другой приходит в голову…

Так, паникой делу не поможешь!

Соберись!

Вирне нужна помощь как можно скорее, и я знаю только одного въерха, который может мне помочь. Ей помочь.

Одеваюсь так быстро, что Адмирал был бы мною доволен и поставил бы высший балл. Выбегаю к эйрлату, нахожу перчатки от гидрокостюма. Возвращаюсь и крайне осторожно заворачиваю Мэйс в плед, а потом отношу ее в машину и размещаю на заднее сиденье.

Вирна лышит тяжело. Но главное, что дышит!