Голос гудел внутри черепа. От него чесалась кожа головы, а дно глаз будто давило на сами глаза и зачерняло весь обзор легким полуобмороком.
– Игль мой друг, – отмахнулся Уильям.
– У меня внутри есть, – возмутился Уильям.
– Он солдат, он пришел сюда с честью и прикрывал мне спину. Он мне не чужой. И, черт вас подери, нельзя живого Тиля убивать просто так, из-за какого-то там мертвого и пыльного параграфа уложений. – Уильям почесал зудящую кожу. – Что у вас, совести нет?
– На такое положить – дело не хитрое. Это ж не честь и не слово. Откуда мне знать, что писали толковые люди, а не ублюдки какие… простите, высочайший. – Уильям тяжело вздохнул. – Правила всех стригут, как косилка – газон. Без разбора. Но мы люди, не трава. Сложные мы. Разные.
– Обстоятельства.
–
– Толковый мужик.
–
– Тиль перевел много наших книг, он умен, как чертов очкарик-профессор, – устало усмехнулся Уильям, принимаясь тереть лоб и массировать затылок. – Я читал мало. Но я знаю твердо одну штуку: у нас в книгах нет ответов, там сплошь вопросы. Та же дрянь с головой. У меня там ворох вопросов и нет ни одного ответа, постоянного и годного на все сто. Так мы и живем.
– Нет.
Уильям встал, поклонился, сам не зная, кому и чему, может, просто спину проверил – а то давит усталость так, будто горб прирос к лопаткам. Хотелось миновать зеркало и навсегда оставить позади недра планеты Жвир и ее отшельника, уединившегося среди миллионов соплеменников, которые не содержат вопросов и потому не нарушают размышлений законника Огга.
– Черт, не могу я так просто уйти, – спохватился Уильям. – Надо передать Тилю его личные вещи. Надо на правах габ-сотрудника подать прошение о допуске к общению с ним в целях контроля условий содержания. Еще я должен забрать останки солдат Оберега.
–
Уже шагнув к зеркалу, Уильям разобрал последний шёпот, едва слышный. Огга соизволили пообещать разобрать случай Тиля как особенный. Вероятно, для законника это было величайшим одолжением. Пришлось снова поклониться и поблагодарить.
До самого крейсера Уильям молчал, прикрыв глаза и отдыхая. Сознание мутилось, под веками мерцали зеленые круги, словно пришлось долго смотреть на солнце. Хотя он не смотрел, он сам был объектом, в нем копались со спокойным интересом патологоанатома к трупу… Ему ставили не подлежащий обжалованию диагноз, норовя приписать перечень недугов всему человечеству.
На знакомой террасе Игль страдал в медицинском лежаке, черные тени залили окологлазья и не желали исчезать при сколь угодно ровном свете. Игль тянул через трубочку какой-то полезный напиток. Рядом стоял сам высокий носитель Чаппа и – бывает и такое – отчитывал сун тэя, как пацана.