НЗ. набор землянина

Она смолкла, отпустила облако волос и полетела вниз медленно и чинно, как занавес в дорогом театре. Мы дружно спружинили об упругую поверхность и отодвинулись в сторонку, чтобы не мешать толпе громить и курочить люк, отделяющий поклонников от Пуппы. Гюль уже забыла о нем. Кусала губы, читала меня и копила слезинки на изгибах ресниц. Что вернуло меня к прерванной мысли.

– Твой божественный еще и сутенерил? Вот говнюк злокачественный!

– Сима, ты не понимаешь. Это честь. Это…

– Сколько он отстегивал тебе с дохода? И вот: вы же не общаяетесь с животнорожденными, так?

– У тебя примитивное, дикое мышление существа из агрессивного неразвитого мира. Прайд был для всех нас добровольным и счастливым… А что не общаемся, это я – сгоряча… Я тогда воообще невесть что говрила, хотела тебя обидеть. И еще боялась, что ты меня – во фрахт… Извини. Мы стараемся не общаться. Когда нас игнорируют.

– Допустим, я не обиделась, но вот сейчас скажу: мы на мели. Гляди, какой состоятельный стрекозел, пусть он пользует тебя. И только попробуй не телепать ему радость. Это честь или работорговля?

– Сима, нельзя все на свете так ужасно упрощать, есть культурные особенности, – слезы проложили постоянные дорожки по щекам Гюль. – Мы живем прайдом, тонко чувствуя музыку, мы близки к искусству. Мы вдохновляем мастеров и сами питаемся их радостью творения. А ты… ты… всю мою память искажаешь! Я уже не могу отличить то, что было от того, что ты грубо и пошло домыслила.

Я зажмурилась и домыслила еще грязнее, подробнее. Гюль всхлипнула. Значит, и это не перебор.

– Если мы встретим твоих, будут жертвы, – тихо предупредила я. – Так что давай постараемся их не встречать. Аффект – штука паршивая.

Она промолчала и побрела по широкой аллее, трогая здешние деревья, кричаще-яркие, ненастоящие. Я шагала следом и старательно думала ей передачку, которую видела еще на Земле, незадолго до отбытия. Про веселые улицы в Таиланде. Там можно кого угодно зафрахтовать, все только «за». И празднику нет конца, пока вас с ним не разлучит ранняя смерть… Моя широта взглядов успешно вмещает сам вид на такой праздник. Но при одном исключении. «Фрахтуемых» там отбирают еще детьми, чтобы сдавать педофилам, обкалывать и резать до товарного вида. Малышня не решает, что хорошо или плохо, есть ведь мнение взрослых. И есть бизнес. Как говорится, ничего личного. А я всегда верила, что свобода, какую бы она уродливую форму ни избрала, возможна лишь по личному выбору.

– Ну, вообще-то, я клон, – тихо сказала Гюль. – Тут есть особенности закона. Называются они «воля оригинала, сформированная в трезвом уме при свидетелях». Это до пятнадцати циклов приоритетно. Если клон. Потом проводят оценку личного интеллекта и проверяют одушевленность. И мы уже сами… Я была там счастлива, понимаешь? Не надо на меня давить. Это моя память, не лезь.

– Я не телепат.

– Ты орешь мысли! – она обернулась, цепляясь за ствол, и принялась визжать тонко, незнакомо. – Оглушительно орешь! Кто ты такая, чтобы мне долбить изнутри череп? Только посмей меня еще раз пожалеть! Ты… ты дрянь! Ты вообще никогда не была счастлива, даже с одним плохо обученным и лживым партнером. А я – музыкальный инструмент. Я… гейша.

Она выудила нужное слово из хлама в моей голове, сразу сдулась и села на корточки, вытирая слезы и горбясь. Если бы я умела мысленно помолчать, я бы именно это и сделала. Но я и язык-то прикусываю редко, а уж мысли мои всегда несутся без руля и тормозов.

– Любимых не фрахтуют. Пошли, надо слегка напиться.

– Много ты понимаешь, – более мирно упрекнула Гюль, встала и жестом указала направление. – Там рестораны нашего метаболизма. Километра три по прямой, если я верно помню. Дура ты. Любовь – это примитивная химия. Не более.

– Меня интересует уважение, – отшила я её. – А химию я даже в школе никогда не сдавала выше трояка, разве из жалости тянули на четверку. Если мама за меня просила. Гюль, у тебя могут быть дети?

– Сейчас – нет, – почти без слов признала она. – Мы двухконтурные, это примерное понятие, ты все равно не захочешь разбираться. Все куда сложнее, чем твои мысли про гормоны, уколы и операции. Это фундаментальное вмешательство, исполненное по воле оригинала моей клон-последовательности. Я думала найти тут хорошего специалиста, второй контур не так и просто убрать.

– Ты реально двухконтурная, полноприводная дура, уж прости, – отмахнулась я. – У нас есть знакомый: Кит. Как можно выбирать из толпы модных уродователей, имея шанс попросить у настоящего кэфа? Древнего.

– Он же сгинул.

– Он не золотая рыбка, чтобы исполнять желания. Пошли жрать. Потом по плану. У нас ведь есть план.

– Хватит донимать меня тем, чего я боюсь до судорог. От мысли, что ты все еще не зарыла «топор войны», я делаюсь полудохлой. Все это принадлежит ему, – Гюль обвела рукой пространство, намекая на звездное скопление близ габа «Зу». Домыслив фразу, Гюль скисла скорее, чем самое негодное просроченное молоко. – Надо же было тебе назначить такого врага.

– Он сам вызвался, – отмахнулась я.