o 496d70464d44c373

– Я говорю правду, но попытайся понять такую вещь, я не люблю секс, он

у меня ассоциируется с собственным ничтожеством. Я трахаюсь и осознаю

свою слабость.

– Ну и не трахайся в таком случае.

– И рад бы, только не забывай о похоти. Она-то и есть слабость, а

контролировать ее или хотя бы превращать во что-нибудь другое

научились очень немногие.

– Кто, например?

Мы лежали обнявшись. Я положил голову Ване на грудь, а он время от

времени, как будто успокаивая, чмокал меня в затылок.

– Витгенштейн, например.

– Кто-кто?

– Философ один. Неважно. Его, кстати, тоже тянуло к мужчинам, и он

тоже считал это мучительным пороком. Но ему хватило сил преобразовать

свою похоть в нечто большее. Некоторые считают, что, сублимировав тягу

к мужчинам, он и стал великим мыслителем.

– Сублимировав?

– Ну да, преобразовав низменное в нечто высокое, это психологический

термин. Видишь, разницу? Он не подавил свою похоть, а преобразовал ее,

то есть не просто задвинул подальше, а нейтрализовал и стимулировал

таким образом мыслительные функции.

98

– То есть ты утверждаешь, что стать гением можно «нейтрализовав»

похоть?

– Видимо, надо изначально быть гением, чтобы совершить нечто

подобное.

– А твоя проблема в чем? Ты ведь не гений. Расслабься и получай

удовольствие.

– Ба! Какая мысль! Что бы я без тебя делал, Ваня? Ты просто возродил

мою веру в жизнь.

– Не издевайся.

– Наверное, у меня есть веская причина не мыслить просто.

– И в чем же она?

– Об этом не так уж просто говорить, как ты предполагаешь. Дело в том,

что я соврал – мне уже было однажды хорошо в постели.

– Я так и знал…

– Не гони лошадей. Этим доставившим мне наслаждение человеком был

не кто-нибудь, а мой отец.

– Отец?!

– Не ори.

– Отец? Ты спятил? Черт… Не знаю, что и сказать.

– А ничего и не надо говорить, я уже все возможное себе сказал.

– Он изнасиловал тебя?

– Нет, наверное, наоборот.

– Ты точно спятил.

– Это не смешно, Ваня. Ведь этот случай в моей жизни был

определяющим.

– Ты зол на отца?

– Я его ненавижу… Понимаешь, такое можно и простить, но я не в

состоянии.

– Может, все-таки расскажешь, как это произошло?

– Мы жили с отцом вдвоем, мама ушла, когда я еще был маленьким. Она

никогда не искала встреч со мной, а я никогда ее не винил, потому что

вдоволь насладился невыносимым нравом отца и прекрасно понимал,

почему мама сбежала.

– Он тебя бил?

– До этого редко доходило, но он был крайне вспыльчивым. Выходил из

99

себя по каким-то глупейшим поводам. Еще он был очень строг и мало что

мне позволял, хотя и любил очень. Побивал он, кстати, свою мать.

Наблюдая за их отношениями, я и понял, что папа не очень

уравновешенный человек… В общем, однажды, это случилось, когда мне

было тринадцать лет, мы с отцом ночевали на даче, и к нам в дом

забрался вор. Папа припугнул его холостым выстрелом и, так как я еще

очень долго не мог успокоиться, положил меня спать с собой. Я терпеть не

мог наш загородный дом. У отца была странная мания максимально его

благоустроить и окончательно переехать туда жить. Он не жаловал людей,

был очень закрытым, поэтому и мечтал засесть в своей крепости, но своим

единомышленником, к несчастью, считал именно меня. Отец планировал

воспитать меня крепким, грубым мужиком, что совершенно не вязалось с

моей мягкой, с детства женственной натурой. Представляешь, как он

негодовал, когда понимал, что куклы для меня куда интереснее, чем

забивать гвозди и орудовать рубанком?

– Не представляю тебя с рубанком.

– Тем не менее, все дни, проведенные на даче, я держал в руках только

инструменты. Безумная скука. Была еще одна причина, по которой

задерживаться на даче я не любил. В городе папа целыми днями пропадал

на работе, и мы виделись только по вечерам, а за городом он был везде и

всегда. Никакой личной жизни.

– Ты же был маленький.

– После одиннадцати я начал задаваться соответствующими возрасту

вопросами.

– А что у меня такое между ног?

– Угу. Этим вопросом я впервые задался именно на даче, и соседские

мальчишки объяснили мне, что это такое, как это работает и какими

альтернативными способами можно от этого получить удовольствие. Отец

ведь не занимался моим половым воспитанием. Правда, я с трудом себе

это представляю. Где-то в двенадцать я уже начал заниматься онанизмом

и, естественно, очень боялся, что отец меня рассекретит. Еще хуже было

то, что в своих сексуальных фантазиях я видел по большей части

мальчиков.

– Ты считал себя ненормальным?

– Нет, совершенно не так. Я боялся отца, а свои фантазии и

100

предпочтения считал вполне естественными.

– Ты начал рассказывать о случае на даче.

– Да-да. Отец положил меня с собой и очень скоро заснул. А я не умею

спать с кем-то, сам по себе тяжело засыпаю, да еще боюсь потревожить

чужой сон. Отец нестерпимо храпел, постоянно ворочался, я же на краю

кровати призывал утро. И тут началось глупое. Я не мог справиться с