o 496d70464d44c373

Я начал дерзить. Грустный признак. Я понимаю, что вот сейчас мы

распрощаемся. Я понимаю, что его гостеприимство – знак благородства,

но не внимания непосредственно к моей персоне. Он знает о моем

грустном положении и помогает, потому что это в порядке вещей. Я очень

поспешил влюбиться.

Валентин весело улыбается и молчит. Мне даже не удалось задеть его

напоследок.

– Дайте-ка бумажку.

Он взял протянутый мной клочок и что-то нацарапал.

– Звоните, если будут какие-то проблемы. Я с удовольствием помогу.

У меня есть его телефон. У меня есть жалкая надежда. Из учебника

акушеров: пуповину лучше обрубать, а не отрезать медленно.

Я добрался до дома за «Пекином» пешком. Было где-то около полуночи.

Я брел по московским улицам с частыми передышками – торс Венеры, как

верный пес, со мной. Одинокий мальчик в зимнем городе с безрукой,

безногой женщиной в слабых объятьях. Снег меня не любит.

Конечная цель. Не менее жалкое зрелище. Темнотой и холодом оно

только заострялось. Пятиэтажный дом с двумя подъездами, из которых

один полностью выгорел и одичало вонял кошачьей мочой. Окна второго

уютно светились сквозь снег, но светились как-то бедно – вот-вот вышибет

пробки.

Из грязного дворика по соседству со стройкой я поднялся на пятый этаж,

в квартиру №44. Лифт не работал.

16

Дверь открыла смазанная алкоголичка. Такая типичная тридцатилетняя

московская бомжиха, с синяком под глазом и паклей волос. Красная ткань

в белый горошек заместо юбки. Она старалась не смотреть на меня, то ли

смущенно, то ли по пьяни отводила глаза и косилась куда-то в пол.

– Мне сказали, здесь можно переночевать.

– Ага, – хрипло признала тетя и углубилась в самосозерцание.

– Валентин сказал, – уточнил я недоверчиво.

– Какой еще Валентин?

– Так вы не хозяйка квартиры?

– Не-а, я здесь живу.

– И много народа здесь живет?

– Четыре комнаты – три заселены.

Я на самом дне. Поздравляю.

– Где моя комната, простите?

– Вот, – женщина махнула в сторону закрытой двери.

Строить из себя сноба в данный момент просто неуместно. Я вспомнил,

в каком положении нахожусь с недавних пор и во что одет благодаря Коле.

Одежда висела на мне и смердела пылью. По своему виду я скорее в

родной стихии, нежели на задворках буржуазного мира. Еще чуть-чуть и

эта алкоголичка дружественно шлепнет меня по плечу.

Дверь оказалась запертой.

– Она заперта.

– Да-а?

– Да. Ключ у вас есть?

Я очень устал и упрашивал себя не раздражаться.

– Как вас зовут? – спросил я, видя, что о ключе тетя уже забыла.

– Вашингтон.

Я еще раз попросил себя не раздражаться.

– Вашингтон, мне нужно попасть в свою комнату. Где ключ?

– Эта девчонка обещала убраться сегодня.

– Какая девчонка?

– Из этой комнаты. Она сказала, что съезжает.

– Теперь она просто обязана сдержать обещание.

– Ничего не знаю. Нелли приходила вчера вечером, сказала, что оставит

комнату открытой. Она всю ночь собиралась. Кстати, я не слышала, как

17

она уходила.

– Так, может быть, эта Нелли все еще там?

Я закурил сигарету и по голодному взгляду Вашингтон понял, что надо

делиться. Мы стояли около запертой двери и тупо курили. Ситуация

начала меня развлекать, хотя ноги подкашивались от усталости.

– Вашингтон, – сказал я, обождав минуту.

– Что?

– Я задал вопрос, дорогая. Нелли все еще там?

– Сомневаюсь, она никогда не встает позже двенадцати.

Как камень в пустой колодец кидать – так же гулко.

– Мало ли что случилось.

В неожиданном порыве ярости Вашингтон отдубасила дверь ногой и

хрипло проорала:

– Нелли, если ты там, просыпайся! Жилец приехал.

Я не жилец.

Конечно же, тишина.

Входная дверь открылась, и в квартиру грянул высокий молодой человек.

Не заметив нас, стал отряхиваться, и на пол полетела его моднявая шапка-

ушанка.

– Дэн, – обратилась к нему Вашингтон, – не знаешь, Нелли съехала?

– Не знаю, а она должна была съезжать?

Я закатил глаза и тихо выругался. Дэн плотоядно мне улыбнулся и

удалился в свою комнату, где его встретил целый хор пьяных голосов.

Вечеринка в самом разгаре.

Очень по-театральному из другой комнаты выплыл пухлый юноша, с

прической под Будду и экзальтированной улыбкой. Это все, действительно,

смахивало на пьесу с продуманной системой явлений. Я поприветствовал

нового героя скептическим кивком.

– Что случилось, любимая? – это он не ко мне обратился.

– Меня зовут Борщик, – а это ко мне.

– Настоящих имен у вас нет?

Молчание.

– Понятно. Я просто так спросил. Некоторые мои вопросы вовсе не

нуждаются в ответах.

Вашингтон обратилась к своему сожителю:

18

– Ты слышал, как Нелли уходила?

– Нет. Я спал.

– Я тоже спала, это я помню.

– Видимо, вы спали в объятьях друг друга. Вышибайте дверь, Борщик.

Юноша покорно и радостно налег на дверь. Вашингтон вскрикнула, я

стряхнул пепел сигареты на пол. Путь открыт.

Но проблемы только начались. В комнате царил страшный беспорядок:

шторы сорваны с петель, повсюду разбросанные вещи и перевернутая

мебель. А на раскладушке – японский флаг. Вернее, я принял это сперва