o 50e4ab8bad975b7e

не однозначно кота, судя по всему, это самое ценное, что у меня осталось в том мире.

Арвенариус лишь пожал плечами, мол, у каждого свои заскоки, и продолжил дальше

пропалывать полянку.

Вообще, в скромной комнатушке, которую я снимала поближе к месту работы, еще

оставался ноутбук, маленький ламповый телевизор и старенький диван. Поэтому выбирая

между этими вещами и котом, с огромным перевесом победил кот. И я отчего-то была

уверена, животное путешествие перенесет отлично, и еще благодарным мне останется...

В итоге через полчаса, согласившись с условиями договора, и оставив по капельке крови

внизу свитков, мы так и продолжали наблюдать за сельскохозяйственным произволом,

который творил Преображенский на полянке. Троя на эту ручную прополку смотрела

равнодушно, видимо, потому, что так и нужно. А раз так, то и мы втроем вмешиваться не

спешили и глупых вопросов не задавали. Зато познакомиться успели.

Полненькую звали Кристиной, а разноцветную Анфисой. Как я и предположила, моя

спасительница оказалась жительницей Заполярья, и, хотя даже там бывает более-менее

теплая погода, в день, когда ее выдернули из нашего мира, как назло, шел снег и завывал

сильнейший ветер, поэтому одежда на девушке была такой странной для моего столичного

взгляда. Анфису же «Хоттабыч» выкрал с кладбища. Бродила одинокая девушка-неформалка

среди могилок, размышляла о вечном, а тут дедок-академик, откуда ни возьмись, со

странным предложением:

Т

‒ ебе грустно и одиноко в этом мире?

Вот если честно, я бы после такой фразы от незнакомца на кладбище, в обморок упала, но

Анфиса томно вздохнула, поправив разноцветные волосы, согласилась:

У

‒ гу... Одиноко...

П

‒ ошли тогда со мной, я покажу где весело, п

‒ редложил дядечка, протягивая руку.

Но Анфиса дурой не была, она проверила нож, лежащий в одном кармане, газовый

баллончик в другом, и только после этого согласилась:

Ве

‒

ди, дядя, пускай будет весело!

А потом вспышка, и знакомая всем троим комната. Только в отличие от меня ни Анфиса,

ни Кристина по книжкам не лазили, они сразу начали военные действия, против заперших их

людей. И первая протаранила окошко берцами уже в течении десяти минут, а вторая через

полчаса, и только я, еле-еле уложилась в норму. Чувствую себя туповатой, но ничего, не всем

же сразу звезды с неба хватать!

А тем временем Арвенариус закончил с полянкой, и теперь критически осматривал

девственно пустой квадрат земли без признаков растительности.

‒ Всегда бесил это способ перехода! Нет, чтобы выжечь эту траву ко всем чертям! Так нет

же, надо ручками, чтобы потом следов не отследить было до академии... ‒ бубнил он.

‒ Все

дамы, объявляется построение внутри этой фигуры и пятиминутная готовность к

телепортации.

А дальше дежавю: вспышка, искорки, ощущение потери тела, опять полет, и прибытие к

месту будущего прохождения обучения, с наэлектризованными, растрёпанными во все

стороны, рыжими волосами!

«ВСЁ! ВОТ И Я ПРИШЛА! ПРЯЧЬТЕСЬ В КАРТОШКУ, НАКРЫВАЙТЕСЬ

СВЁКЛОЙ! Я СТАНУ

ОФИГЕНСКОЙ ФРЕЙЛИНОЙ!»

Глава 2

"Жизнь прекрасна!" - надпись у входа в ад, оставленная пессимистом.

(с)Анатолий Рахматов

Ректор Филоний Милонский величественно уселся в своё кресло. Одной рукой он оперся

на подлокотник, и устало уложив свой подбородок на ладонь, медленно обвел кабинет

тяжелым взором. В приличном обществе такая поза обозначала бы неуважение и

пренебрежение к собравшимся, но в сплоченном сотнями лет преподавательском коллективе

академии, и не такое видели за столь долгий срок. Чего только стоила выходка жеманной

Терции, когда двадцать лет назад, напившись после очередного выпускного у аналитиков,

она, надышалась одним из забористых зелий Глеба и отплясывала канкан всю ночь напролет

на ректорском столе. Снять ее оттуда не удавалось никому, мужчин она к себе не подпускала,

а Троя Александровна искренне веселилась и хохотала, глядя как напыщенная

преподавательница этикета, фанатка Блока, мечтающая о балах как у Наташи Ростовой,

высоко задирает ножки и обнажает перед всеми, вышедшие сто лет назад из моды розовые

панталончики.

Вот и сейчас Милонский в очередной раз рассматривал преподавательский состав Высшей

Военной Академии Магии, и в глубине души поражался, как все эти люди, вообще, могут

чему-то научить.

Взять хотя бы Глеба. Даже несмотря на его физическое присутствие на педсовете, толку от

преподавателя уже не было. Великий, для своего столетнего возраста, знаток ядов и

магических зелий находился в очередном коматозно-творческом припадке. И дня не

проходило, чтобы в своей лаборатории он, надышавшись вреднейшими испарениями, не