o 8b191ad8675a2039

невзгоды похода за год, что умерла Аграфена, Федор даже как-то помолодел, распрямил

плечи и стал чаще улыбаться.

Под тягучее пение патриаршего хора он нашел глазами Матвея. Пятнадцатилетний его сын

стоял прямо, закрыв глаза, и на его прелестных, сильно вырезанных губах играла тонкая

улыбка. Матвей был совсем Головин, в материнскую породу, и ничего в нем было от

большого, сильно сложенного Федора.

Маленького роста, тонкий, с пышными, нарочито длинными золотистыми волосами, и

прекрасными карими глазами матери, Матвей гарцевал по улицам Москвы на своем

роскошном вороном жеребце, и проводил почти все время с компанией своих сверстников в

охотничьих забавах и праздности.

Царь Иван его любил и привечал – Матвей, всего на четыре года младше царя, напоминал

тому о юности и беззаботности. Даже сейчас, во время Казанского похода, после трагедии у

переправы, царь запретил Матвею оставаться с войском, но вместо этого взял его с собой в

Нижний Новгород, где Иван Васильевич дожидался исхода казанских событий.

Федору не очень нравилась эта дружба – многое болтали на Москве о странных и страшных

забавах царя, о том, что происходит за мощными белокаменными стенами Кремля, о том,

чьи изувеченные трупы находят время от времени в переулках Москвы. Однако поделать он

ничего не мог – невозможно было приказать Матвею не являться во дворец, и еще более

немыслимо – не проводить время с царем.

Одна надежда была на то, что царица Анастасия Романовна, выбранная Иваном из тысячи

пятисот боярских дочерей, и повенчанная с ним два года назад, сможет обуздать буйный

нрав царя.

Она сидела сейчас на троне рядом с крепким, крупным Иваном – маленького роста,

темноволосая, кареглазая, похожая на диковинную куклу в своих блистающих золотом и

драгоценными камнями одеждах. Пока что у молодой четы родилась только одна дочь,

умершая в младенчестве, но ходили слухи, что молодая царица опять понесла.

За троном царицы краем глаза Федор заметил какое-то шевеление и невольно обратил

внимание на тех, кого он обычно пропускал мимо глаз – ближних боярынь царицы. Полная

Аксакова, низенькая разбитная Бутурлина, прелестное лицо его двоюродной сестры

Прасковьи Воронцовой, и какая-то новенькая – тонкая, высокая, белокожая, стоит, опустив

голову, и видно только ее сцепленные замком красивые пальцы, унизанные перстнями.

Как будто почувствовав что-то, женщина подняла голову и в тот же момент певчие грянули

«Аллилуйя» - служба закончилась, и царь с царицею покидали собор. Боярыни сгрудились

позади Анастасии, и Федор лишь увидел, как прямо и открыто посмотрела на него эта

неизвестная женщина – у нее были серо-зеленые, как вода в осенней реке Москве, глаза, и

золотистые длинные ресницы.

У выхода из собора он нагнал мужа Прасковьи Воронцовой стольника Михаила.

- Михайло Степанович, - положил ему руку Федор на плечо, - ну-ка погоди!»

- Что такое, Федор Васильевич? – Михаил Воронцов был лет на двадцать младше Федора, и

относился к нему скорее, как к дяде, чем к брату жены.

- У меня до боярыни Прасковьи дело одно есть, недосуг, да и невместно тут говорить, однако

и медлить неохота – тихо сказал Федор, думая о том, что сероглазая красавица могла

оказаться обрученной, а, то и мужней женой. «И тогда,- горько подумал он, - куковать тебе,

Федор, стариком одному».

Ибо за весь этот год никто из боярынь и дочек боярских не приглянулся Федору. Как прошло

шесть месяцев со смерти Аграфены, все сродственницы, будто сговорившись, принялись

хлопотать о новой женитьбе Федора. Был он человеком богатым и весьма знатным, а через

покойницу Аграфену находился в родстве с всемогущими Головиными. Сватали ему и вдов,

и девиц хороших родов, показывали их в возках, или в церквях, но до сих пор никто из них

не заставлял сердце Федора биться так сладко и неровно, как это было с Аграфеной.

-Вот только та, сероглазая, - подумал он и улыбнулся, непонятно чему.

- Так заезжайте к нам, Федор Васильевич, прямо сегодня, ради святой Пасхи, и Матвея с

собою берите.

Четырнадцатилетняя Мария, единственная дочь Воронцовых, давно уже заливалась

краской при виде своего троюродного брата.

-Матвей, Михаил Степанович, у царя будет, ты же знаешь. А вот я заеду, коли не шутишь. –

Федор попрощался и широкими шагами пошел к своему возку.

Михаил Воронцов нашел глазами свою жену и, в который раз изумился свежей красоте ее

лица – тридцатилетняя Прасковья за все годы их брака родила всего троих детей –

двойняшек Марию и Степана, и, два года назад, «последыша», как его ласково назвали

родители, Петра.

Она быстро подошла к мужу, раскачиваясь на каблуках, спрятанных под подолом парчового

сарафана.

-Дядька Федор к нам приедет, - сказал муж.

- Ну и славно, - улыбнулась Прасковья. «Что ж ему в святую Пасху дома одному сидеть? Не

дело это».

-Сказал, что разговор у него до тебя есть, - рассмеялся Михаил, подхватывая под уздцы

выведенного оруженосцем своего коня.

- Ох, ты, Господи! – Прасковья прижала к щекам тонкие пальцы. «Не иначе приглянулся ему

кто сегодня. Немудрено – народу-то сколько было. Царицу проводим до покоев, и приеду –

нынче Бутурлина у нее остается».