О бедном вампире замолвите слово

Блондинка закрыла дверь, сняла пиджак, повесила на вешалку и прошла к зеркалу. Голова кружилась — от предвкушения богатства и от переживаний. Дурных предчувствий у Греты не было. Почему-то казалось, что добыть золото и драгоценные камни из соседнего измерения будет не сложнее, чем купить их в магазине. Ну а если не получится открыть портал между мирами — что ж: камушка, которым запустила в нее рогатая демоница, хватит на то, чтобы не знать ни в чем отказа до конца жизни. В том, что Зюзя может присвоить алмаз, опасений у блондинки не было. Она знала своего дружка как облупленного. Кишка у Захара тонка, чтобы воспользоваться привалившим богатством самостоятельно. Он побоится провернуть незаконную махинацию, он сейчас не будет рисковать достигнутым положением, а особенно своим будущим. Подумав о любовнике, девушка нахмурилась. Несостоявшееся свидание немного портило настроение, и агент Блондинка решила его поправить. Для этого у нее имелось проверенное годами лекарство: бутылка шампанского и баночка красной икры. Икру Грета ела ежедневно, это стало ритуалом. Она высыпала на тарелку горку чипсов, потом выдавливала на каждый из них мягкий сыр из тюбика, добавляла сверху щедрую порцию икры и обязательно запивала «лекарство» шампанским.

Быстро сервировав маленький столик, подвинула его к зеркалу, потом, подтянув следом кресло, села напротив. Любоваться собой — тоже ритуал Греты Сайбель. Перед зеркалом она проводила большую часть своего времени. Эта белокурая девушка смотрелась в него постоянно, ловила отражения в витринах, в стеклах проезжавших мимо автомобилей, в восхищенных глазах мужчин и завистливых взглядах женщин. Отражение Грету радовало, она была до такой степени довольна им, что порой ей казалось — это какая-то другая, невыразимо прекрасная, идеальная женщина.

— Экологически чистая женщина, — с замиранием в сердце шептала блондинка, жалея, что с людей нельзя брать деньги за то, что они ею любуются. Когда Грета смотрела в зеркало, то переставала быть язвительной стервой, глаза ее сияли, она любовалась собой и радовалась.

Сегодня отражение повело себя странно: оно впервые не радовало Грету. Она смотрела на себя и отмечала морщинки в уголках глаз, да и в глазах уже не было того блеска, как в юности. Девушка поднесла руку к волосам и убрала тяжелую прядь со лба, открыв пробор. «Пора к парикмахеру», — подумала она и нахмурилась, отметив, что седых волос стало больше.

Настроение окончательно испортилось, аппетит пропал. Грета пригубила шампанское, взяла чипс с икрой, посмотрела на него и положила обратно на тарелку. Есть не хотелось. Снова взглянула в зеркало. Высокий лоб прорезала вертикальная морщинка, от уголков губ к подбородку сбегали горестные складки, а в больших голубых глазах затаилась тоска.

— Красивая женщина умирает дважды: первый раз, когда стареет, — грустно усмехнулась Грета, впервые в жизни посмотрев на себя без самолюбования. — А мертвому человеку деньги не нужны…

Со смертью Грета Сайбель познакомилась давно, в раннем детстве. Она хорошо помнила, как папа брал ее на работу, как объяснял, в чем его работа заключается, как показывал инструменты.

Папа маленькой Греты работал патологоанатомом.

— Смотри, Гретулька, — говорил он трехлетней дочке, — вот это срезы. Посмотри в микроскоп, как интересно. А вот здесь, посмотри, привезли удавленника. Видишь, стрингуляционная полоса на шее — от веревки. Эту вот девушку зарезали, шестнадцать проникающих ножевых ранений. А вот еще, вот! Посмотри…

Грета смотрела. Смотрела на трупы, как на что-то обычное, обыденное. В пять лет девочка твердо знала, что трупы — это естественно, это то, к чему все живое в конце концов придет. В семь лет она заходила в отделение патологической анатомии при городском морге и здоровалась с пластмассовым скелетом, стоящим в коридоре, как с давним знакомым. В девять, принеся папе обед, спокойно сидела на стуле в покойницкой и жевала булочку, ожидая, пока освободится посуда.

Грета выросла, расцвела и, зная о смерти все, торопилась жить. Она никогда не задумывалась о том, что такое душа. В ее сознании прочно зафиксировалось, что тело — это и есть человек, что умирает тело, а разговоры о душе с ней вести было некому.

Мама Греты — очень уважаемая женщина — работала на заводе главным инженером. Зарабатывала она достаточно, больше папы. Благодаря маминым связям в тринадцать лет девочка съездила в Артек, но вспоминать об этой поездке она не любила. Тогда Грета с большим нетерпением ждала встречи с матерью, хотелось скорее рассказать ей о новых друзьях, о том, как интересно было в горах, каким бурным бывает море. Мать, встретив свое чадо в аэропорту, сразу же завела разговор о том, как трудно достаются деньги и сколько сил ей пришлось приложить, чтобы достать путевку. Грета чувствовала себя виноватой, расходы матери на ее отдых она восприняла как укор, но одновременно с этим в душе зрела обида. Когда подъехали к дому, она уже не могла сдержать слез.

— Ну и что опять сырость развела? — поинтересовалась мама.

— От радости, — прошептала Грета.