О Бялике

Далеко не самой глубокой, но зато очень наглядной иллюстрацией здесь может служить поэма "Мертвецы пустыни". Она выросла из талмудической легенды. В ней древние предки, великаны, побежденные, но не покоренные самим Богом, являются, чтобы стать укоризною перед современным еврейством. Но Бялик умеет их показать как-то так, что обычные понятия о жизни, смерти и воскресении не вполне к ним применимы. Читателю кажется, что в жизни они мертвы, в смерти живы, и процесс воскресения совершается в них постоянно. Аллегорический смысл поэмы очевиден: в ней дано прославление вечно живущей стихии еврейства, в каждый миг повергаемого и восстающего, умирающего и воскресающего. Но надо было обладать особенным, бяликовским, ощущением времени, чтобы эту отвлеченно-аллегорическую картину превратить в конкретно-символическую, придать ей совершенную убедительность и реальность.

Несомненно, исторические судьбы еврейства придали особую лирическую силу тому преображению времени, которое постоянно совершается в поэзии Бялика. Вероятно, они были даже первоначальной причиной возникновения в нем этой удивительной способности. Бялик – еврей каждой клеточкой своего организма, и в каждое мгновение своей жизни. Но простым и поверхностным национализмом, одной специальной приверженностью к своему народу его не объяснишь. Замечательно в нем чувство народа вообще, способность к необычайно живому, чувственному переживанию самого понятия культуры, как непрестанно обновляемого в самом себе начала, движимого не воспоминанием о прошлом и не чаянием будущего, но непрерывно и таинственно совершающимся умиранием и воскресением. Может быть, именно это чувство культуры, неотделимое от чувства национального, в Бялике столь живое и никогда его не покидавшее, оно-то и придавало, не только его стихам, но и всей его деятельности, и самой личности, ту существенность и конкретность, которые так удивили и привлекли к нему Гершензона. Мнекажется, это чувство и есть самое поучительное в Бялике: поучительное вовсе не для одних евреев – для всех.

Эти замечания о Бялике хотелось бы мне закончить его стихотворением, которое приведу в исключительно талантливом переводе Жаботинского. Замечательны в этом стихотворении не только его художественные достоинства. Прямо скажу – оно представляется мне поистине гениальным и пророческим. Оно написано в 1908 году, но сейчас, кажется, и еврей, и христианин прочтут его с особенным волнением. Каждый из них в нем прочтет о своем, но хороший еврей и хороший христианин прочтут еще и об общем:

... И будет, 

Тогда взойдет Тоска.

Тогда настанет Голод.

 

Великий, дивный Голод — мир о нем

Еще не слышал: Голод не о хлебе

И зрелищах, но Голод — о Мессии!

И поутру, едва сверкнуло солнце,

Во мгле шатра с постели человек

Подымется, замученный тревогой,

Пресыщенный тоскою сновидений,

С пустой душой; еще его ресницы

Опутаны недоброй паутиной

Недобрых снов, еще разбито тело

От страхов этой ночи, и в мозгу

Сверлит еще и вой кота, и скрежет

Его когтей; и бросится к окну,

Чтоб протереть стекло, или к порогу —

И, заслоня ладонью воспаленный,

Алкающий спасенья, мутный взор,

Уставится на тесную тропинку,

Что за плетнем, или на кучу сору

Перед лачугой нищенской, — и будет

Искать, искать Мессию ! — И проснется,

Полунага под сползшим одеялом,

Растрепана, с одряблым, вялым телом

И вялою душой, его жена;

И, не давая жадному дитяти

Иссохшего сосца, насторожится,

Внимая вдаль: не близится ль Мессия?

Не слышно ли храпение вдали

Его ослицы белой ? — И подымет

Из колыбели голову ребенок,

И выглянет мышенок из норы:

Не близится ль Мессия, не бренчат ли

Бубенчики ослицы ? — И служанка,

У очага поленья раздувая,

Вдруг высунет испачканное сажей

Свое лицо: не близится ль Мессия,

Не слышно ли могучего раската Его трубы...

М. Горький. О X. Н. БЯЛИКЕ