О библиотеках

Но то, что оставалось до тех пор сокрыто, явлено было в ярчайшем сиянии и славе царя Птолемея Филадельфа^{23}. Он был сыном Птолемея Лага^{24}, правивший в роду царей Египта под этим именем вторым; попечитель искусств и талантов, и я бы добавил — книг. Итак, он создал знаменитую Александрийскую Библиотеку, воодушевленный поучением и примером Аристотеля^{25}, вернее его книжными собраниями. Ведь Аристотель, как я расскажу позже, собрал библиотеку, отличавшуюся изобилием книг и весьма уважаемую. О ней читаем у Страбона: «Аристотель первым начал собирать книги и научил египетских царей составлять библиотеку» (Кн. I)^{26}. Читать это, однако, следует нам настороженно, и в своем истолковании. Ведь ясно, что он не был первым, поскольку жил веком раньше, и конечно, он мог научить Филадельфа, как я отметил, только своим примером. Возможно, истинно то, что написано Афинеем: «Книги Аристотеля, которые сохранил Теофраст^{27}, а затем Нелей^{28}, купил у последнего Птолемей, и вместе с теми, что он скупил в Афинах и на Родосе, распорядился доставить в прекрасную Александрию» (Кн. I)^{29}. Хотя другие с ним не согласны, о чем я тоже, в соответствующем месте, скажу. Но Библиотеку, стало быть, он обустроил, приобретя все книги на свете, в том числе и священные, доставленные, по его требованию, из Иудеи^{30}. Ведь когда слуха его достигла молва об иудейской мудрости, он направил в Иудею послов, что востребовали доставить ему книги, и одновременно созвал достойных людей, кои могли бы их хорошо на греческий язык перевести, дабы были они во всеобщем пользовании. Этот перевод называют Септуагинтой^{31}, по числу, разумеется, тех, кто исполнял работу. Произошло это на XVII году его царствования, как передает Эпифаний (О весах и мерах)^{32} — в CXXVII Олимпиаду^{33}. Заведовать Библиотекой стал муж, прославленный своими сочинениями и деяниями, Деметрий Фалерский^{34}, изгнанный из своих Афин. И царь его радушно принял, поручив ему такое достойное занятие, а также и более важные служения. Притом он постарался приобрести еще и книги халдеев^{35}, египтян, римлян, и позаботился о переводе их на греческий. Об этих книгах нахожу я сведения у Георгия Кедрена (Кн. XXII)^{36}: «Филадельф все Священные книги, а также книги халдеев, египтян и римлян, на разных языках написанные, озаботился перевести на греческий; в целом получилось сто тысяч свитков, и все они были размещены в его библиотеках в Александрии». Отмечу две вещи: заботу о приобретении иноземных книг, на мой взгляд, весьма полезную, которую вам, князьям, следует и ныне проявлять, и неимоверное количество книг. Но даже это число недостоверно, если мы будем судить обо всех книгах. Я думаю, что Кедрен сообщает только о переведенных книгах, с книгами же исконно греческими их число было намного больше. Так сообщают другие писатели, сильно это число завышающие. Например, наш Сенека^{37}: «четыреста тысяч книг сгорели в Александрии, прекраснейший памятник царского изобилия» (О душевн. покое, гл. IX)^{38}. Поистине, прекраснейший памятник, превыше всех собраний гемм или золотых запасов. Но насколько же станет он более прекрасным, ежели окажется более изобильным? Ведь и это число у Сенеки недостаточно истинно; его следует увеличить до семисот тысяч. Иосиф^{39} сообщает об этом (XII Древн., гл. II)^{40} и еще Евсевий^{41} (Преуготовлен., кн. VIII^{42}, из Аристея^{43}): «Однажды Филадельф спросил Деметрия» (который, как я ранее сказал, был управляющим Библиотекой), «сколько тысяч книг собрано? Тот ответил, что не менее двухсот тысяч, но он надеется, что скоро их будет уже пятьсот тысяч». Ты видишь, насколько возросло число? Но насколько же оно возрастет позже, при других царях? Очевидно, до семисот тысяч. У Авла Геллия^{44} ясно сказано (Кн. VI)^{45}: «Громадное количество книг в Египте было или куплено, или переписано по повелению царей дома Птолемеев, почти до семисот тысяч свитков». Можно тотчас же сослаться на Аммиана^{46}, и еще на Исидора^{47}, текст которого, правда, нуждается в исправлении: «во времена Филадельфа в Александрии имелось семьдесят тысяч книг». Вот это место, говорю я, следует исправить — не семьдесят, а семьсот. О, какое сокровище! Но в лучах бессмертной славы своей само оказавшееся совсем не бессмертным. Ведь сколько бы ни было книг, все они погибли во время гражданской войны с Помпеем^{48}, когда Цезарь^{49} в самой Александрии затеял войну с ее жителями^{50}, и ради своего спасения поджег корабли, откуда огонь перекинулся на постройки в гавани, и всю Библиотеку охватил и опустошил. Печальная участь, и для Цезаря (даже если он совершил это непреднамеренно) какой позор! И ведь ни сам он в третьей книге «Гражданских войн»^{51}, ни затем Гирций^{52} об этом не упоминают. Однако пишут другие, как-то: Плутарх^{53}, Дион^{54}, и еще Ливий^{55}, да и из Сенеки нетрудно об этом почерпнуть. Ведь он, после процитированного выше, добавляет: «Другой же его [Цезаря] славословит, например, Ливий, прибавляя, что Библиотека была делом достойным вкуса и заботы царской»^{56}. Это те самые слова Ливия: и о пожаре, и о наследии Библиотеки, и о царях. Но о прискорбном пожаре читаем еще у Аммиана (Кн. XXII)^{57}: «Среди прочих храмов выделяется Серапей, в котором были бесценные библиотеки, и в писаниях древних единогласно засвидетельствовано, будто бы семьсот тысяч свитков, собранных неусыпными трудами царей Птолемеев, во время Александрийской войны, при диктаторе Цезаре, когда город был разграблен, погибли в огне. Он сам пожелал, чтобы разграбление совершилось». О том же у Авла Геллия (Кн. VI)^{58}: «все эти свитки», говорит он, «во время первой Александрийской войны» (так он ее нумерует, чтобы отличить от той, что совершилась при Антонии), «когда грабили город, не по приказу или продуманному решению, но непредумышленно, солдатами вспомогательных отрядов были сожжены». Поистине, он оправдывает не только Цезаря (ибо, кто более него был поклонником книг и талантов?), но и римских солдат, и вину с них перекладывает на вспомогательные отряды из чужеземцев. Между прочим, о грабеже свидетельствуют также Плутарх и Дион. Таков был конец знаменитой Библиотеки в CLXXXIII Олимпиаду^{59}, когда она едва достигла двухсот двадцати четырех лет. Впрочем, она возродилась, но не прежняя (кто бы это смог совершить?), а подобная ей, собранная в том же месте, то есть, в Серапее^{60}. Автор возрождения — Клеопатра^{61}, прославившаяся своей любовью к Антонию^{62}. Она испросила у него, сославшись на предзнаменование, как бы для подкрепления своего статуса, библиотеку Атталидов^{63}, или Пергамскую^{64}. И вот, когда получила дарение, позаботилась его перевезти к себе. И вновь Библиотека была оснащена и приумножена, и слава ее жила вплоть до христианских времен. Вот что пишет Тертуллиан^{65}: «Ныне при Серапее размещены птолемеевские Библиотеки со всеми еврейскими книгами» (Апологет., гл. XVIII)^{66}. Отметь, что при Серапее, а именно — в его портиках^{67}. Также ты знаешь из Страбона и других авторов, что неподалеку от гаваней и кораблей^{68}. Отметь также, что Библиотеки названы птолемеевскими, хотя они ими уже не были, но были подобны птолемеевским, и что первородные еврейские книги (одна из них — перевод Семидесяти), погибли в огне. Однако ведь таковы были с древних времен авторитет и слава этой Библиотеки, что Тертуллиан именно ее авторитетом увещевает и наставляет язычников. Я верю, что она просуществовала столь же долго, как и сам Серапей, храм, построенный из массивных глыб и богато украшенный. Просуществовала до тех пор, пока христиане, в правление Феодосия Великого^{69}, не разрушили его до основания как твердыню суеверия, о чем с похвалой пишут церковные писатели (Руфин^{70}, II, гл. XXIII, также Сократ^{71}, Созомен^{72} и другие).