О бихевиоризме

Наши растущие знания о воздействии, оказываемом окружающей средой, дают возможность исследовать проявления внутреннего мира и природу самопознания. Это также позволяет интерпретировать широкий спектр ментальных проявлений. Например, мы можем рассмотреть те особенности поведения, которые заставили людей говорить о волевом акте, о чувстве цели, об опыте как о чем-то отличном от реальности, о врожденных или приобретенных идеях, о воспоминаниях, значениях и личных знаниях ученого, а также о сотнях других мысленных вещей или событий. Некоторые из них могут быть «переведены в поведение», другие отброшены как ненужные или бессмысленные.

Таким образом, мы устраняем основной ущерб, наносимый ментализмом. Когда причины действий человека приписываются только тому, что происходит внутри его, исследование прекращается. На протяжении двадцати пяти сотен лет люди были озабочены чувствами и психической жизнью, но лишь недавно появился интерес к более точному анализу роли окружающих условий. Незнание этой роли в первую очередь привело к неправильным выводам, и они были увековечены объяснениями, которые сами же и породили.

Пара слов предостережения

Как я отметил во введении, я выступаю не от имени бихевиоризма. Я считаю, что написал последовательный, связный рассказ, но он отражает мою собственную историю. Бертран Рассел однажды заметил, что подопытные животные, которых изучали американские бихевиористы, вели себя как американцы, перемещаясь почти случайным образом, в то время как подопытные животные немцев вели себя как немцы, в основном сидя и размышляя. Возможно, в то время это замечание было уместным, но сегодня оно бессмысленно. Тем не менее он был прав, утверждая, что все мы связаны с культурой и подходим к изучению поведения с неизбежным предубеждением. (И философы, конечно, тоже. Рассказ Рассела о том, как люди думают, очень британский, очень расселовский. Мысли Мао Цзэдуна на ту же тему – очень китайские. Как может быть иначе?)

Я не ожидаю никаких профессиональных знаний у читателя. Некоторые факты и принципы, я надеюсь, будут достаточно знакомыми, чтобы стать полезными, поскольку обсуждение не может происходить в вакууме. Но книга посвящена не самой науке о поведении, а ее философии, и я сократил научный материал до минимума. Некоторые термины встречаются много раз, но они не осложняют восприятие текста. Например, в последующих главах выражение «непредвиденные обстоятельства подкрепления» встречается почти на каждой странице, но именно о непредвиденных обстоятельствах и идет речь в этих главах. Если бы они были о грибах, так же часто повторялось бы слово «гриб».

Многие аргументы выходят за рамки известных фактов. Я занимаюсь интерпретацией, а не предсказанием и контролем. В каждой научной области есть граница, за которой обсуждение, несмотря на его необходимость, не может быть таким точным, как хотелось бы. Один писатель недавно сказал, что «простые спекуляции, которые не могут быть подвергнуты экспериментальной проверке, не являются частью науки», но если бы это было так, то большая часть астрономии, например, или атомной физики не были бы наукой. Спекуляции необходимы для того, чтобы разработать методы, которые позволят лучше изучить предмет.

Я рассматриваю десятки, если не сотни примеров использования менталистики. Они взяты из современной литературы, но я не ссылаюсь на источники. Я спорю не с авторами, а с практиками, которые иллюстрируют их термины или высказывания. Я использую примеры так же, как это делается в учебнике английского языка. (Я выражаю сожаление, если авторы предпочли бы, чтобы им отдали должное, но я руководствуюсь золотым правилом и поступаю с другими так, как хотел бы, чтобы поступали со мной, если бы я использовал подобные выражения.) Многие из этих выражений я «перевожу в поведение». Я делаю это, признавая, что traduttori – traditori (переводчик есть предатель) и что, возможно, нет точных поведенческих эквивалентов, и уж тем более нет эквивалентов с подтекстом и контекстом оригинала. Тратить много времени на точное переопределение терминов сознания, воли, желания, сублимации и так далее было бы так же неразумно, как физикам делать то же самое для эфира, флогистона или живой силы.

В заключение несколько слов о моем собственном вербальном поведении. Язык отягощен ментализмом. Чувства и душевные состояния занимают ведущее место в объяснении человеческого поведения; и литература, интересующаяся тем, как и что люди чувствуют, обеспечивает тому постоянную поддержку. В результате невозможно вести непринужденный разговор, не вызывая в памяти отпечатки менталистских теорий. Роль окружающей среды была открыта очень поздно, и единый лексикон еще даже не сформировался.