О Боге, Который превратился в ноль

– Во мне наслаждение чувства, которое было в Астарте. Во мне упоение созерцанием красоты, которое было в Афродите. Во мне благоговение перед чистотою, которое было в «Непорочности», – продолжала говорить со сцены Марина Сергевна. – Но во мне всё это не так, как было в них, а полнее, выше, сильнее. Это новое во мне то, чем я отличаюсь от них, – равноправность любящих. Тогда она любит его, как он любит ее, только потому, что хочет любить, если же она не хочет, он не имеет никаких прав над нею, как и она над ним. Поэтому во мне свобода. Моя непорочность чище той «Непорочности», которая говорила только о чистоте тела: во мне чистота сердца. Я свободна, потому во мне нет обмана, нет притворства: я не скажу слова, которого не чувствую, я не дам поцелуя, в котором нет симпатии… Я всё сказала тебе, что ты можешь сказать другим, всё, что я теперь. Но теперь царство мое еще мало, я еще должна беречь своих от клеветы не знающих меня, я еще не могу высказывать всю мою волю всем. Я скажу ее всем, когда мое царство будет над всеми людьми, когда все люди будут прекрасны телом и чисты сердцем, тогда я открою им всю мою красоту. Но ты, твоя судьба, особенно счастливы; тебя я не смущу, тебе я не поврежу, сказавши, чем буду я, когда не немногие, как теперь, а все будут достойны признавать меня своею царицею. Тебе одной я скажу тайны моего будущего. Клянись молчать и слушай.

На этом постановка закончилась. Немногие оставшиеся зрители не спеша покидали зал. Владимир Павлыч встал перед Мариной Сергевной на колени и стал ее всячески обнимать. Ленка подошла к подмосткам.

– В чем же тайны будущего? – спросила она.

– Разве ты не слушала меня? – удивилась Марина Сергевна.

– Слушала, – сказала Ленка.

– Тогда в чем же дело? Ах, вот оно что: тебя сбила с толку концовка. Тебе показалось, что учитель чего-то недосказал, что-то важное скрыл от тогда еще необтесанной публики, чтоб не смущать ее? Глупая! Учитель сказал всё, и это всё в той фразе, которая уже прозвучала с этой сцены: Она любит его, как он любит ее, только потому, что хочет любить, если же она не хочет, он не имеет никаких прав над нею, как и она над ним. Поэтому во мне свобода. Полная, неограниченная свобода любви, которой подчиняются все когда-то приобретенные обществом привычки. Если же что-то стоит на пути у этой свободы, т'o должно быть выкорчевано из нашей жизни. Нет больше брака и других общественных и религиозных анахронизмов. Нет больше мужчин-донжуанов и женщин-подстилок. Равноправность любящих – во всем. Мужчина любит женщину до тех пор, пока хочет ее любить. А когда нет, то не насилует себя брачными узами, а выбирает себе другую, чтоб полнота чувства и здоровое возбуждение нерв, необходимо развивающее нервную систему, не прекращалось ни на минуту. То же и женщина. Вот почему Владимир Павлыч, как видишь, теперь со мной, глупая!

Ленке всё сказанное Мариной Сергевной не понравилось, потому что обосновывало права Марины Сергевны на Володьку, и Ленка разозлилась.

– Хорошо, – сказала она, – если муж не любит свою жену, это не вызывает у него здорового возбуждения его нервов…

– Что подводит мужа к опасному депрессивному состоянию, – зашептал на ухо Ленке Игорь Николаевич.

– … что подводит мужа к опасному депрессивному состоянию, – не желая того, повторила Ленка. – Он уходит от жены и начинает заниматься возбуждением своей одряхлевшей нервной системы. Взамен этого уже его жена впадает в опасное для нее депрессивное состояние. Что же тут хорошего?