О Чехове

Литературная судьба Чехова была необычна. Он был внуком крепостного мужика, родился в бедности, в глухой провинции, в семье совершенно необразованной, отец его был грубый человек, воспитывал его сурово, часто бил. Работал Чехов в эпоху, когда в России была предварительная цензура, — он от нее терпел, хотя и гораздо меньше, чем другие русские (и не только русские) писатели, его современники и особенно предшественники. Все это могло считаться предзнаменованием для очень трудной, медленной и печальной литературной карьеры. Добавлю, что литературная критика в старой России была обычно не слишком благожелательной, во всяком случае менее благожелательной, чем критика во Франции или в Соединенных Штатах. Кстати сказать, Сомерсет Моэм, кажется, не без удовольствия цитирует слова самого Чехова: „Critics are like horse-flies which prevent the horse from ploughing. For own twenty years I have read criticisms of my stories, and I do not remember a single remark of any value or one word of valuable advice. Only once Skabichevsky wrote something which made an impression on me. He said I would die in a ditch, drunk‟{5}. Письма Чехова обычно шутливы по тону, его шутливость, скажем правду, иногда утомительна и не всегда так забавна, как в настоящем случае. На приведенные выше слова надо сделать поправку. Он иногда считался с критикой и, быть может, даже изредка немного повиновался ее указаниям (о чем можно порой и пожалеть). Но во всяком случае, несмотря на те „предзнаменования‟, его литературная карьера была исключительной по блеску и быстроте успеха. С молодых лет перед ним открываются самые видные журналы Петербурга и Москвы. Ему еще не было двадцати восьми лет, когда его первая пьеса „Иванов‟ была принята и с успехом поставлена в петербургском Александрийском театре, одном из двух первых по рангу русских театров. Тогда же он получает очень высоко ценившуюся академическую Пушкинскую премию. Старый писатель, второстепенный классик, Григорович приветствует его восторженным письмом. Несколько позднее он становится членом Императорской академии. Литературный заработок (никаких других средств у него не было) скоро дает ему возможность очень недурно жить, содержать родителей, ездить в Европу, совершить путешествие в Азию, купить имение, долго жить в Ницце. Затем издатель Маркс приобретает собрание его сочинений и платит ему чистых семьдесят пять тысяч рублей, то есть тридцать семь тысяч золотых долларов; если принять во внимание необыкновенную дешевизну жизни в России того времени, то это составляет примерно сто тысяч нынешних долларов или даже больше. Если и не в Соединенных Штатах, то в континентальной Европе тогда почти не было — да и теперь почти нет — писателей, которые проделали бы столь успешную карьеру. Какой, например, французский писатель мог бы попасть столь молодым человеком в Comédie Française, так рано стать членом Académie Française, продать собрание свои сочинений на условиях, хотя бы отдаленно напоминающих эти?

За границей Чехов при жизни был мало известен. Помню, я мальчиком, находясь с родными за границей, узнал о кончине Чехова из немецкой газеты: „В Баденвейлере от чахотки скончался русский писатель Антон Чехов...‟. Заметка была маленькая, в пять-шесть строк, и вполне равнодушная. При жизни он и переводился мало. Как-то в письме он отмечает, очевидно, как „событие‟, что один его рассказ переведен на датский язык, и забавно добавляет: „Теперь я спокоен за Данию‟. Трудно сказать, когда именно началась настоящая мировая слава Чехова. В России высказывалось мнение, что его в Англии оценили в начале первой войны, когда будто бы из симпатии к могущественному союзнику „открыли русскую душу‟! Это неверно. Уже в 1909 году Арнолд Беннетт в своем „Journal‟{6} пишет о нем (запись от 26 февраля), явно как об очень известном писателе: „More and more struck by Chekhov and more and more inclined to write a lot of very short stories in the same technique‟{7}. Позднее у Беннетта Чехов становится настоящим очарованием: в январе 1921 года, переехав на другую квартиру, он пишет: „I bought another complete Chekhov for this flat yesterday. Couldn't do without it any longer‟{8}.

Затем Чехов признается в Англии — разумеется, преимущественно элитой — мировым классическим писателем. „No one's stock to day stands higer with the best critics than Chekhov's, — говорит Сомерсет Моэм в предисловии к „Altogether‟. - In fact, he has put every other story-tellers rose out of joint. To admire him is a proof of good taste; not to like him is to declare yourself a Philistine‟{9}.