О человеках-анфибиях

Приподнявшись взглядом над склоненными головами к молочно-сизой полоске у самого горизонта, Мамай неожиданно крикнул страшным, отвратительным голосом: «Двасать процент со вщерашнего дни!»

Базарный люд вздрогнул, в страхе поддался назад, чуть не раздавив барахтающегося дусика в блин с начинкой о заколоченную дверь не работающего сортира. И лишь одна баба в грязном белом фартуке, завыв на всю площадь, бросилась перед ним на колени на край ковровой дорожки: «Не вели казнить, вели слово молвить, грозный наш Мамай Ишимбаевич!»

— Что это у тебя такой непорядок сегодня, Павлюченко? — недовольно спросил вполголоса Мамай краснорожего мужика в синих нарукавниках.

— Не могу знать, Ваше Превосходительство! — растерянно пробормотал тот.

— Второе тебе строгое предупреждение, Павлюченко, — прошипел Мамай ему, а для всех громко сказал: «Одно другому не помеха. Можно и слово молвить, а после — можно и казнить. На рынке, мадам, и два надвое случается. Говори, раз вылезла!»

— За что же это двадцать процентов-то, батюшка? — ныла баба, цепляясь за ноги отпихивающегося Мамая. — Ведь и так последнее выколачиваем!

— Ах, ты баба, глупая, неразумная! — заорал визгливо Мамай, ногами в сапожках сафьяновых на нее затопав, — Ты хоть раньше газетки читала? Ты хоть знаешь, сколько у народишки твоего по чулкам да по матрасам от меня средств финансовых в тайниках пораспихано? Прикидываются они! Чего им по базару шастать, если денег нет? Свою выгоду высматривают! В кого же ты такая — наивная, да легковерная? А нам их деньги нужнее! Мы их в оборот пустим. Знаешь, сколько денег на реформу торгового павильона надо? Иди отсюда! Решила народ жалеть — нечего на базар ходить, дура полоротая!

Острым взглядом выдернув дусика из напирающей на оцепление толпы, Мамай наклонился к молодцу с косой саженью в плечах и внушительной кобурой на поясе. Процедил какие-то важные слова вполголоса, и молодец рванулся рысью к Валентину Борисовичу, схватил его за шиворот и повалил перед узкими пронзительными очами своего начальника.

— Ну, здравствуй, собачий сын! — ласково молвил Мамай под подхалимские смешки ближайшей челяди. — Руководить с утра пораньше палатками пришел? Молодец! Видно делового человека издалека! Максимов, клешни грязные свои у него с горла подбери! Встань, Валя, подымись! На-кося, ручку мою поцелуй!

И, краснея от унижения, дусик с чувством чмокнул птичью лапку Мамая.

— Вот и ладно, Валя, — тихо сказал ему Мамай, — спасибо, что не возгордился, геройствовать перед чухней базарной не начал. Народ-то надо все-таки в уважении к приличным людям держать. Сам видишь, каждый день какие-нибудь непонятки случаются. А нам сегодня еще две зоны оффшорные до вечера открывать, выручку дневную и партийные взносы за полгода туда перекидывать. Дел-то — непроворот! Стой рядышком молча, я сейчас перед народом над тобой выкомыривать для вида стану.

Что-то еще стал кричать Мамай Ишимбаевич дусику глумливое и нарочито оскорбительное, но тому уже было не тонкой чувствительности при радостно гогочущих народных массах. Вспомнил он вдруг этот тихий шепоток в коридорах своего учреждения: «Мамай прошел! К Самому прошел, без доклада!», и стал до него доходить весь партийный расклад, в котором повезло ему лишь по чистой случайности. Можно сказать, как фраеру повезло. Понял он, что ничего не меняется в жизни за просто так, а все по-прежнему меняется по руководящей воле партийного руководства. Главное, как и прежде, не терять головы, шибко разными демократизациями не увлекаться, а нос держать по ветру. Да и давно такое надо было учудить, если честно. Сколько же это можно с разной шантрапой в равенство заигрывать? Какие они все ему в жопу «товарищи»?..

От больших, судьбоносных для всей страны мыслей дусика неожиданно отвлекли короткие и болезненные тычки в грудь и визги Мамая Ишимбаевича прямо в ухо: «Ты, — кричит, — сына своего сюда мне пришли, Сокольничка! Научу я его, как со своим народом бороться рыночными методами!»

Сколько ему Валентин Борисович не подмигивал, не шептал громким свистящим шепотом про бета-гамму, разошедшийся под истерический хохот толпы Мамай и слушать ничего не желал. Тут уж дусика принялись выпихивать в грудь от Мамая к прилавку с периодикой потерявшие терпение секьюрити. И хотя пихались они осторожно, приговаривая втихомолку: «В четверг, сразу после закрытия рынка, возле амбара! Пошел-пошел, товарищ боевой!» Но дусик все оборачивался к Мамаю, чтобы еще раз мигнуть ему на счет Женечки. Такой уж был папаша сознательный! Однако, оглянувшись еще раз, дусик, наконец, понял всю сложность своего положения. Из зеркальных тонированных витрин центрального павильона за спиной Мамая на него подслеповато таращилась Вилена Рэмовна…