Читаем О чем говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире полностью

Но и это еще не всё. Помимо автора, издателя и переводчика, у книги существует редактор – самый скромный, неприметный и при всём том чуть ли не самый важный персонаж книгоиздательского процесса. Запоминать имена редакторов – изрядная экзотика, но поверьте, это очень полезно: я готова не глядя брать любую книгу, которую подготовили к печати Николай Кудрявцев (он специализируется на переводной фантастике в «Астрель-СПб»), Екатерина Владимирская (она работает в издательстве Corpus), Игорь Алюков (главный редактор издательства «Фантом Пресс») или Артем Космарский (специалист по гуманитарному нон-фикшну). Их участие в работе над книгой – своеобразный знак качества и гарантия того, что внутри не будет ошибок, стилистических ляпов и прочих мучительных для читателя глупостей.

Иными словами, взяв за основу разумно составленный книжный список, а после начав раскручивать, разворачивать его сразу в нескольких направлениях («понравился „Тобол“ Алексея Иванова – запоминаем издательство», «в восторге от „Добрее одиночества“ Июнь Ли – смотрим на фамилию переводчика и отслеживаем другие его работы» и т. д.), мы можем получить полномасштабную навигационную карту, идеально подогнанную под наши персональные вкусы. Это нужно в частности для того, чтобы никогда не оказаться в положении упомянутой мною читательницы, потребовавшей вернуть ей деньги за неудачно купленную книгу по рекомендации черт-те кого. Деньги я ей, к слову сказать, тогда вернула – в первый и, надеюсь, последний раз в жизни.

О чем говорят бестселлеры

Двадцатые и тридцатые годы прошлого века стали временем великого роста книжных тиражей. В конце XIX века планка в 100 000 экземпляров считалась практически недостижимой: одному из самых продаваемых авторов того времени, Жюлю Верну, удалось ее преодолеть лишь однажды – с романом «Вокруг света за 80 дней». Однако уже в 1936 году роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» за год разошелся в количестве миллиона копий в одних только Соединенных Штатах. Этот тектонический количественный сдвиг стал результатом одного очень важного события: в годы, последовавшие за Первой мировой войной, читательская аудитория фактически удвоилась за счет появления принципиально новой категории читателей – женщин.

Не то что бы до 1918 года женщинам запрещалось читать – ничего подобного. Женское образование и без малого столетняя на тот момент борьба феминисток за свои права сделали литературу развлечением внегендерным, и утверждение, что чтение портит цвет лица (а значит, снижает шансы на удачное замужество), уже в 1900-х годах выглядело смешным анахронизмом. Были и авторы, пишущие исключительно для женщин, – например, скандально знаменитая романистка, сценаристка и голливудский кинорежиссер Элинор Глин (фигура настолько фантастичная, что о ней самой стоило бы написать если не роман, то по крайней мере отдельное эссе). И тем не менее, именно мужчина оставался читателем по преимуществу: женщинам читать не возбранялось, но рассматривать их как специальную и обособленную целевую аудиторию, нуждающуюся в каком-то особом чтении и особом подходе, общество и книжная индустрия того времени отказывались.

Переломить эту ситуацию было суждено фигуре, в общем-то, довольно нелепой – леди Барбаре Картланд, чей первый роман вышел в свет в 1923 году, через пять лет после окончания Великой войны. Именно ей суждено было поставить женское чтение на поток и тем самым изменить очертания книжных континентов.

Сегодня при упоминании имени Барбары Картланд перед нашим ментальным взором встает комичная пожилая дама в розовом манто и огромной шляпе с плюмажем, в окружении немыслимого количества болонок восседающая на фоне особняка, более всего похожего на свадебный торт. Однако такой леди Барбара (прожившая, к слову сказать, почти сто лет и опубликовавшая за это время 723 книги) стала только к зрелым годам. В начале двадцатых это была молодая дама – в высшей степени экстравагантная, амбициозная и прогрессивная. Дочь обедневшего офицера, она с ранних лет была вынуждена сама зарабатывать себе на жизнь, причем избранная ею карьера лежала где-то на грани этически допустимого: она была светским репортером. Совсем еще юная Картланд разорвала помолвку с весьма перспективным женихом из-за его неверности, то есть по причине, в те времена считавшейся смехотворной, а несколькими годами позже с большим скандалом развелась с мужем, судя по всему, родив ребенка от другого человека (не то герцога, не то принца – на эту тему мнения расходятся, а свидетельства самой писательницы на протяжении всей жизни оставались игриво-туманными). Барбара Картланд увлекалась планеризмом и даже получила за это награду от королевских ВВС, поэтому, видя рекламу конфет «Комильфо», где элегантная дама в авиационном шлеме, очках и белоснежном шарфе ловко спрыгивает с крыла ретро-самолета, мы можем смело подставлять на ее место нашу героиню.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Азбука Шамболоидов. Мулдашев и все-все-все
Азбука Шамболоидов. Мулдашев и все-все-все

Книга посвящена разоблачению мистификаций и мошенничеств, представленных в алфавитном порядке — от «астрологии» до «ясновидения», в том числе подробный разбор творений Эрнста Мулдашева, якобы обнаружившего в пещерах Тибета предков человека (атлантов и лемурийцев), а также якобы нашедшего «Город Богов» и «Генофонд Человечества». В доступной форме разбираются лженаучные теории и мистификации, связанные с именами Козырева и Нострадамуса, Блаватской и Кирлиан, а также многочисленные модные увлечения — египтология, нумерология, лозоходство, уфология, сетевой маркетинг, «лечебное» голодание, Атлантида и Шамбала, дианетика, Золотой Ус и воскрешение мертвых по методу Грабового.

Петр Алексеевич Образцов

Критика / Эзотерика, эзотерическая литература / Прочая научная литература / Эзотерика / Образование и наука / Документальное
От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное