В начале 60-х годов на душу населения у нас в стране приходилось 1,14 гектара пахотной земли, а сейчас эта величина упала до 0,8 гектара. Да под одни водохранилища на реках ушли площади, равные размером величине трех Бельгии. И это лучшие пойменные луговые угодья с прекрасными почвами! Что уж говорить о многочисленных потерях от строительства заводов, дорог, аэродромов и т. п. Расхищение почвенных ресурсов (иначе это не назовешь) идет такими большими темпами, что мы скоро превратимся в банкротов. И это при наличии “царя почв” — русского чернозема. В нас укоренилась мысль, что земли у нас много — 22,4 миллиона квадратных километров. А ведь больше половины территории страны расположено в зоне вечной мерзлоты с низкой биопродуктивностью. Добавить сюда горные регионы, огромные среднеазиатские пустыни, обширные внутренние акватории — вот и окажется, что почв у нас мало, да и те, которые есть, нарушены или разрушены, в том числе и во времена мелиоративного поветрия (вторичное засоление, переосушка торфяных массивов, эрозия песчаных почв и т. д.). Нам не обойтись без почвенной службы и почвенной инспектуры с чрезвычайными правами. Нужна стоимостная оценка почв. Все это — дело всенародное, и ответственность почвоведов и землеустроителей огромна.
Но вот неожиданно слово “почва” замелькало в лексиконе людей. Это были преимущественно пожилые, видом вполне приличные, а иногда и просто интеллигентные люди разных национальностей. Кто они? В социально–общественном смысле они оказались садоводами–дачниками, которые на своих 4—6 сотках глубоко озабочены плодородием, воссоздают на изуродованной техникой земле дотоле невиданные почвы. Еще рано это явление обобщать в социальном, а тем более в биосферном планах, но симптомы подобного доброкачественного заболевания уже очевидны. Жаль только, что землицы у них мало, у этих первопроходцев сельского хозяйства будущего.
Как бы предвидя садово–огородный бум горожан, великий Карел Чапек писал о нас и для нас: