О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Чем более глубокие слои мы вскрывали, тем чаще нам попадались мумифицированные или просто разложившиеся трупы. Из-за палящего солнца смрад усилился и стал практически невыносимым. После того как число найденных тел перевалило за несколько сотен, укладка стала очень плотной, практически без просыпки землей. Чем меньше земли, тем быстрее процесс эксгумации, и это очень важно для нас, поскольку мы не имели никакого представления, сколько еще тел мы найдем. Ограничится ли их число тысячей, как мы оценили на основании показаний свидетелей? Меньшая степень скелетирования тел также ускоряла эксгумацию, поскольку тела удавалось извлекать практически целиком: больше не нужно было тщательно собирать набор из двухсот отдельных костей. Однако многие тела оказались сцеплены друг с другом, что значительно затрудняло процесс работы. Казалось, будто их примяли бульдозером или чем-то типа того, чтобы получше утрамбовать. В результате тела оказались деформированы, а слои захоронения смещены. Еще одна проблема – «омыление» трупов, из-за которого их кожу было очень легко повредить. Если «омыленному» трупу случайно повредить кожу, из-под нее начнет сочиться масса, напоминающая то ли пену, то ли творог.

Билл волновался, что мы работаем недостаточно быстро. Одним жарким днем, даже более жарким, чем обычно, я буквально сварилась заживо уже к десяти часам, не дождавшись перерыва на водопой в половину двенадцатого. Густой смрад буквально душил меня. Вообще в захоронении главенствовали два типа запаха разложения: первый был достаточно острым и прелым, а второй – густым, чуть щекочущим. Второй я едва переносила. Я решила сделать перерыв – сказывалась и усталость, и подхваченная неизвестно где простуда. При этом я думала, что имею повод для гордости: несмотря на тяжелые условия, четверо или пятеро человек из группы успели выкопать девятнадцать тел всего за несколько утренних часов. К концу дня тел было в общей сложности тридцать два. Это на целых два трупа больше, чем цель, которую Билл поставил нам утром. В то время выполнение ежедневной нормы казалось важным принципом: это позволяло нам чувствовать, что мы держим ритм и двигаемся дальше в этом бесконечном море тел. Однако впечатляющий результат вдохновил Билла увеличить общую норму до четырех десятков тел, так что в итоге оказалось, что нам до нормы еще восемь трупов. Очень неприятное ощущение, будто кто-то отодвинул финишную ленту прямо перед вами. Гонка нас утомила, и мы решили, что раз уж не укладываемся в норматив, то не будем и стараться: хватит бежать, пойдем пешком.

В тот день все вызывало у меня раздражение: лихорадочная активность Билла; его попытки схватиться за кирку или переложить труп «более эргономично»; не пойми как и где сложенные мешки с телами – зачем складировать их штабелями между церковными скамьями, нам же не хватит места, да и вообще, мы таким образом буквально возвращаем умерших на место убийства… А еще эти проклятые перчатки, которые велики, и мерзкий комбинезон – он не только велик, но еще и воняет!.. А главный патологоанатом со своими вечными претензиями, мол, комбинезоны антропологам не положены – ну конечно, это же не мы по колено в разлагающихся телах стоим!.. А эти липкие сны об отрубленных конечностях, что лежат у меня в кровати, или о садовых совочках, которыми я скребу, скребу, скребу «омыленную» плоть… А постоянные вопли Мелиссы и Дуга в адрес местных рабочих – делайте это, нет, вот это, а нет, во‐о-он то, а нет, не делайте!.. И еще, как назло, у меня второй раз за месяц началась менструация. Я устала. Я чудовищно устала. От трупного смрада. От солнца. От криков. От смерти, которая была повсюду. Вот что я писала в дневнике: