О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Я жила по довольно четкому графику: с утра едем на объект – я читаю «Падение Югославии» Миши Гленни и отвлекаюсь только для того, чтобы кивнуть счастливому старику, что подстригал чем-то типа большого ножа лужайку перед своим домом (прямо как фермеры в Кибуе!); приехав, я беру инструменты и начинаю работать – снимать слой за слоем почву, отделять улики от мусора, описывать найденные тела; после меня ждет ужин – горячая пища, обычно сардельки или что-то типа того и яблочное пюре; после просматриваю сделанные за день записи в журнале, стараясь не уснуть прямо за столом. Нередко я падала спать еще до десяти вечера.

Пока что могила соответствовала нашей оценке, однако, хотя площадь мы вроде бы определили верно, тел обнаружилось больше, чем ожидали. У нас уже было свыше полусотни трупов. Мы полностью сняли верхний слой почвы и теперь могли углубить траншею вокруг захоронения. Таким образом, верхний слой тел находился на уровне талии. Вскоре и могила, и техническая траншея стали очень глубокими, поэтому Камбл вырубил ступени в земле. Те два ботинка, что я нашла в самом начале работ практически на поверхности, были первыми в нескончаемой череде обуви, которую мы обнаружили позднее.

Ощущение, будто мы звери в зоопарке, становилось все сильнее. Мы почти никогда не оставались одни: по краям могилы обязательно торчали какие-нибудь наблюдатели за соблюдением прав человека, съемочные группы, официальные делегации – в основном из Интерпола или из Миссии наблюдателей Европейского сообщества (МНЕС). Все визитеры задумчиво хмыкали, качали головами и всячески «выражали озабоченность». Мы же в это время занимались тщательной очисткой всего, что находилось в могиле, – готовили ее к тому, чтобы сфотографировать перед началом эксгумации. Эти снимки в дальнейшем стали частью доказательной базы в судебных процессах над обвиняемыми в преступлениях против человечности. Мы знали о важности такой очистки еще с Боснии, но присутствие Ральфа в качестве археолога и фотографа гарантировало, что эта часть работы будет сделана на совесть: он знал, что грязные тела на фото будут выглядеть как грязь, а вот очищенные – как доказательство. Так что нам надо было очистить тела как можно лучше, чтобы на снимке были видны волосы, одежда, обувь. Одни из нас работали по краям могилы, а другие, как мы с Мелиссой, у земляной насыпи, ведшей от края к центру. Работать приходилось сидя или на корточках: постоянно тянуться вперед, откидывая счищенную землю назад и вверх, в стоящие там ведра. Это было тяжело, поэтому мы часто сменяли друг друга. Поскольку земля сначала оказывалась на насыпи, провести раскопки там можно было только после того, как мы расчистим и эксгумируем все остальное.

Мы с Мелиссой провели несколько дней, руками выгребая землю из глубоких провалов между телами. Мне вспоминается один день: было ветрено, грозного вида тучи собрались прямо над нашей палаткой. Мы работали в могиле, от ветра стены палатки колыхались в ритме песни Corazon Сильвио Родригеса – именно она играла в моем плеере. Кассету мне подарил Хосе Пабло еще в Боснии. Мы с Мелиссой довольно бодро счищали землю, собирали ее в ведра и выносили. Мне было жаль Эванджелин, филиппинского следователя МТБЮ, которую поставили очищать края могилы – работа большей частью сидячая, а потому ужасно неприятная в холодный день. Мы работаем, и вдруг я замечаю, что Эванджелин высыпала землю и мусор в провалы между телами, с таким трудом вычищенные мной и Мелиссой. Я пытаюсь сохранять спокойствие, не жалуюсь и не показываю своего разочарования – о хороших фотографиях можно забыть. Я чуть не плачу. Чтобы успокоиться, я вспоминаю, как Эванджелин случайно открыла дверцу нашего контейнера, когда я переодевалась, а она смутилась и сказала:

– Ой, прости, дорогая, – помню, мне было очень приятно от того, что меня назвали дорогой.