СЕРЕЖА
Нет, нет, не верь этому, не верь! Я знаю: я сам видел.
Лето 1957 года. Жаркий июльский день. По лесной дороге, как по зеленому туннелю, медленно пробирается небольшая машина. Дорога, кузов машины- в дрожащих золотых пятнах. Во всю глубину лес исчеркан солнечными стрелками, исполосован солнечным дождем, и светящиеся столбы подпирают высокие, раскидистые кроны. Лес переполнен солнцем.
- Хорошо!..- вздыхает кто-то из пассажиров.- Тогда мы этого не замечали.
- Не до того было! - говорит шофер.
Вот он остановил машину, вышел. Огляделся по сторонам, потянулся с хрустом. Вышли и остальные. И замерли молча.
Им было лет по сорок, этим пятерым людям в штатском, с сединой в волосах. Они были совсем разные и чем-то очень похожие друг на друга…
- Удивительно…- задумчиво сказал один из них.- Почти пятнадцать лет назад я стоял в этом самом лесу на посту, у входа в лагерь, и все старался себе представить, какой будет жизнь после войны…
- Да… Немало и я походил по этим тропинкам…- сказал другой.- Отправляешься на операцию, точно в иной мир попадаешь… А возвращаешься каждому знакомому кустику рад: значит, лагерь рядом. Ближе подойдешь - слушаешь: то пила зазвенит, то топор стукнет… Ждут, значит, в костер подкладывают, обед небось поспевает. Кажется, за версту запах супа чуешь!
Они негромко засмеялись, помолчали.
- Что же,- сказал шофер,- подъедем поближе, поглядим, где раньше жили. Немцы чуть не целый квартал леса выжгли, когда нас искали. Что-то там теперь?.. Э-э, хлопцы, мне сдается, до сих пор оттуда дымком потягивает. А? И вправду дым!
Действительно, с каждой минутой все явственнее тянуло гарью. Они не проехали и километра, как дым уже плотной стеной преградил дорогу. Ветра не было, и серые клубы, медленно разворачиваясь, неторопливо плыли среди деревьев. Небо закрылось плотной желтой пеленой. Теперь там, впереди, уже слышался грозный шорох, порой что-то оглушительно трещало.
Тревожно перекликались голоса.
- Лес горит, хлопцы! - крикнул шофер.
Оставив на дороге машину, они побежали на голоса.
Пожар шел справа, с вырубки на высоком берегу. Там все было затянуто дымом. Змейки огня уже перекидывались по корням и валежнику через дорогу. И молодой, высаженный слева березняк, далеко тянувшийся в глубину, кое-где начало прихватывать. По тонким белым стволам крайних деревьев взбегали рыжие гривки огня, вспыхивала и осыпалась пеплом подпаленная листва. А рядом другие молодые березки, еще зеленые и свежие, стояли недвижно и беспомощно, точно замерли, беззащитные, в ужасе.
Несколько человек металось среди берез, подрубая горящие деревья, роя траншейки. Но огонь, ширясь по фронту, уже начинал обходить с флангов.
- Давайте, хлопцы, по-партизански! - скомандовал шофер.
И пятеро бывших партизан, наломав березовых веток, бросились сбивать огонь, стегая по курящемуся дерну, по чернеющей в завитках коре.
- Давай! Давай! Давай! - кричал шофер.
Казалось, сейчас затрещат автоматы и командир, указывая маузером на стену огня, скомандует:
«На прорыв, товарищи! Ура!..»
И они снова полезут сквозь дым и огонь, чтобы, ослепнув от боли и ярости, врубиться, смять, опрокинуть, прорваться…