Вопрос учебы за границей впервые встал, когда я училась в восьмом классе. Каждый день родители спорили, куда меня лучше отправить. Одно время рассматривали Америку. Отцу нравились Штаты. В начале 1950-х, когда он работал в Министерстве финансов, его послали учиться в Американский университет в Вашингтоне; там он получил магистерскую степень по бухучету и финансам. Его поразило добродушие и гостеприимство американцев, но больше всего – их свобода выбирать свою судьбу. Отец считал, что Америка – самое подходящее место для такой девочки, как я.
Мать была против: говорила, что люди в Америке грубые, и туда – слишком далеко. Рассматривали также Швейцарию; ее отвергли как чрезвычайно дорогой вариант. Мать сокрушалась: «Жаль, что Ази не говорит по-французски; мой брат Али за ней бы присмотрел». Али жил в Париже, где выучился на врача. Но мне казалось, что она на самом деле не хотела, чтобы я ехала во Францию или учила французский, так как это была ее территория. «Прошу, ни слова больше, – сказала она, когда в колледже я начала учить французский. – Твой акцент ужасен. Или говори правильно, или вообще молчи». Потом она повторила то, что я прежде слышала много раз: когда два года назад она была в Париже, все так поражались ее владению французским, что принимали ее за француженку. В конце концов французский стал твердыней, которую мне так и не удалось покорить: в присутствии французов я краснела, тушевалась и чувствовала себя настолько неловко, что не могла ответить на простейшую фразу.
Мать считала французов кем-то вроде наших старших, более утонченных родственников; особенно ее восхищали мужчины вроде Наполеона и де Голля. Но наибольший восторг у нее вызывали британцы. Себе на уме, вежливые, но хитрые, они никогда не раскрывали свои истинные мысли. А как еще жители такого маленького острова смогли завоевать весь мир? До сих пор помню спор, разгоревшийся между родителями после приема в честь Линдона Джонсона, который тогда был вице-президентом США. Отец в то время занимал пост мэра Тегерана, и их пригласили на прием от имени Министерства иностранных дел. Мать попросила Джонсона порекомендовать лучшие
Питая слабость к британской «правильности», мать убедила себя, что в Британии меня научат уму-разуму. Проблема решилась с помощью
Как-то раз, когда мы прогуливались по просторной террасе дома тети Нафисе, отец с гордостью заявил, что мне повезло, и у них с матерью никогда не было такой возможности; никто не беспокоился об их будущем и не продумывал его до мельчайших деталей. Он хотел, чтобы я была образованна и независима: и моя мать, и отец придавали большое значение образованию и самостоятельности. Он снова напомнил о своем решении уехать из Исфахана без гроша за душой, никого в Тегеране не зная. «Твое положение в обществе и уважение, которого ты добьешься, – сказал он, – должны быть только твоими и не зависеть от того, что ты унаследовала от родителей. Ты едешь в Англию учиться, но мы рассчитываем, что ты вернешься и будешь служить своей родине. Твое место здесь, в стране, которая так много тебе дала». Положение в обществе, служение родине – в нашей семье все отягощалось смыслами.
Месяц перед моим отъездом прошел в вихре прощальных вечеринок. Мы ездили по старшим родственникам, чтобы со всеми повидаться. Одним памятным вечером родители отвели меня к старшему брату аме Хамдам Саиду Нафиси, которого мы называли аму[8] Саид – дядя Саид. Аму Саид учился в Европе. Он был одним из самых известных современных интеллектуалов Ирана, знатоком литературы и истории. Написал множество книг по иранской истории и литературе и несколько художественных произведений; составилфранцузско-персидский словарь и был автором многих переводов, в том числе «Илиады» и «Одиссеи» Гомера на персидский. Его слабым местом была склонность к графомании; из-за нее он мог быть одновременно глубокомысленным и поверхностным, точным и небрежным.