О чем мечтает герцог

– Это было ужасно, – выдавила она. – Быть вынужденной притворяться, что ублюдок моего мужа был моим драгоценным Саймоном. – Её взгляд уперся ему в лицо. – Видеть тебя живым, невредимым и здоровым, в то время как мой мальчик влачил жалкое существование, и ему даже не было позволено жить со мной в одном доме, где я бы могла видеть его и прижать к себе всякий раз, когда бы я этого хотела.

Саймон покачал головой, ошеломлённый жестокостью своего отца. Он даже не мог себе представить, насколько ужасающей была жизнь его матери всё это время.

– Вот почему вы так ненавидели меня, – проговорил он голосом, лишённым упрёка и осуждения.

– Да, – холодно подтвердила она, но сил сохранять самообладание ей хватило ненадолго.

Как только это признание слетело с её губ, она уронила голову на руки и зарыдала так, как Саймону ещё никогда не приходилось видеть или слышать до этого. Несколько ужасных минут в комнате были слышны только продолжительные всхлипывания, временами переходившие в стоны.

В конце концов, герцогиня всё же взяла себя в руки и продолжила:

– Я действительно ненавидела тебя, но себя я ненавидела ещё больше. Понимаешь, иногда бывали мгновения, когда я даже… любила тебя. И каждый раз при этом я чувствовала себя предательницей по отношению к своему собственному сыну. Как будто я забыла о нём, позволив отобрать его у меня и заменить другим, как того и хотел мой муж. Поэтому я отдалялась от тебя, создавая между нами как можно большую дистанцию.

Саймон кивнул. В некотором роде, это признание облегчило его душевную боль. Он провёл столько времени в раздумьях, не в силах понять, почему его мать так равнодушна к нему. Теперь он знал причину, и ему стало немного легче.

– Но почему вы просто не открыли этот секрет? – продолжил расспрашивать он. – Вы могли прекратить всё это много лет назад.

– Твой отец никогда не поднимал на меня руку, – мягко заметила она. – Тем не менее, он достаточно ясно дал мне понять, что если я раскрою кому-нибудь правду, то за этим последует скорая и неминуемая расплата. Последствия моего неповиновения были бы ужасны, но я боялась не за себя, а за своих детей, ведь твой отец мог отдать Саймона другому попечителю, или даже причинить ему вред, если я расскажу кому-нибудь, что он наделал. Он мог отобрать у меня дочь, и сделать так, чтобы я никогда её больше не увидела. Я уже и так много потеряла, и рисковать ещё чем-то просто не могла. Поэтому я хранила молчание и позволила ему поступать так, как он хотел.

– А почему вы не заговорили, когда герцог умер? – тихо спросила Лилиан. – После его смерти вы могли бы рассказать правду, не опасаясь каких-либо последствий.

– Разве? – полным сарказма голосом парировала герцогиня. – Вы видели моего сына, мисс Мэйхью. Саймон, конечно, жив, но он совершеннейшее дитя. Если спустя столько лет я расскажу о том, что произошло, безусловно, последуют судебные разбирательства, которые будут выявлять все последствия этих событий. Все вовлечённые стороны, включая моего сына, будут вызваны в суд для дачи разъяснений по поводу сложившихся обстоятельств. Его подвергнут расспросам, чтобы оценить, может ли он исполнять обязанности, налагаемые на носителя герцогского титула. Как вы думаете, выдержит ли он такое, и как это на него повлияет?

Саймон покачал головой, представив себе брата, такого бесхитростного и невинного. Всю жизнь его держали в коттедже в изоляции и тщательно защищали от какого-либо воздействия внешнего мира. Саймон даже не мог вообразить, как отреагирует брат на шум, давку и тесноту лондонских улиц, на то, что его оставят для допроса с пристрастием один на один с людьми, которых он никогда прежде не видел, и которые вряд ли будут обращаться с ним с привычной для него деликатностью и добротой.

– Он не выдержит этого испытания, – произнёс Саймон. – Хуже того, над ним будут потешаться и осмеивать его. Найдутся и такие, которые посчитают его кем-то вроде циркового клоуна или балаганного шута.

Герцогиня кивнула, соглашаясь, а слёзы бежали вниз по её щекам.

– И ради чего всё это? Твой дядя Чарльз уже десять лет как мёртв, кузен Эндрю предпочёл жизнь священнослужителя судьбе пэра. Мы оба прекрасно понимаем, как бы он ненавидел выходы в свет, которые сопровождались бы непрекращающимися скандальными слухами об обстоятельствах принятия им титула.

Саймон не мог не принять этого во внимание. Разумеется, она была права. Каждый раз, когда он видел кузена, Эндрю в шуточной форме благодарил его за избавление от худшей участи в семье. Став герцогом, он бы сник и растерял всю свою страсть к жизни, не говоря уже о том роде занятия, которому мог бы предаться с восторгом и воодушевлением.

Саймон издал вздох, идущий, казалось, из глубины его души, и прошептал:

– Несмотря на то, что мне невыносимо продолжать этот фарс, очевидно, я всё-таки должен сделать это. Ради блага всех, кто оказался вовлечённым в эту историю, и в особенности, ради моего брата.

Герцогиня поднялась и подошла к нему. От облегчения и поражения в этой битве у неё опустились плечи.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Очень хорошо.