О чем молчал Атос

"Почему" и "зачем". При всей их кажущейся синонимичности эти слова имеют совершенно различные значения.

"Почему?". По какой причине? Что послужило толчком к событию, действию, поступку?

"Зачем?". Для чего? Какова цель события, действия, поступка? Чего хотел добиться человек, поступая так, а не иначе?

Чего хотел добиться Атос?

Смотрим роман.

Часть 1 глава 28 "Возвращение".

"- Я был вчера сильно пьян, дорогой друг, – начал он. – Я обнаружил это сегодня утром, почувствовав, что язык еле ворочается у меня во рту и пульс все еще учащен. Готов биться об заклад, что я наговорил вам тысячу невероятных вещей!

Сказав это, он посмотрел на приятеля так пристально, что тот смутился (1).

– Вовсе нет, – возразил д'Артаньян. – Насколько мне помнится, вы не говорили ничего особенного.

– Вот как? Это странно. А мне казалось, что я рассказал вам одну весьма печальную историю.

И он взглянул на молодого человека так, словно хотел проникнуть в самую глубь его сердца.

– Право, – сказал д'Артаньян, – я, должно быть, был еще более пьян, чем вы: я ничего не помню.

Эти слова, однако ж, ничуть не удовлетворили Атоса, и он продолжал:

– Вы, конечно, заметили, любезный друг, что каждый бывает пьян по-своему: одни грустят, другие веселятся. Я, например, когда выпью, делаюсь печален и люблю рассказывать страшные истории, которые когда-то вбила мне в голову моя глупая кормилица. Это мой недостаток, и, признаюсь, важный недостаток. Но, если отбросить его, я умею пить.

Атос говорил это таким естественным тоном, что уверенность д'Артаньяна поколебалась.

– Ах да, и в самом деле! – сказал молодой человек, пытаясь поймать снова ускользавшую от него истину. – То-то мне вспоминается, как сквозь сон, будто мы говорили о повешенных!

– Ага! Вот видите! – сказал Атос, бледнея, но силясь улыбнуться (2). – Так я и знал: повешенные – это мой постоянный кошмар.

– Да, да, – продолжал д'Артаньян, – теперь я начинаю припоминать… Да, речь шла… погодите минутку… речь шла о женщине.

– Так и есть, – отвечал Атос, становясь уже смертельно бледным. – Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я рассказываю ее, значит, я мертвецки пьян.

– Верно, – подтвердил д'Артаньян, – история о белокурой женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.

– Да, и притом повешенной…

– …своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых, – добавил д'Артаньян, пристально глядя на Атоса.

– Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! – сказал Атос, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. – Решено, д'Артаньян: больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.

Д'Артаньян ничего не ответил.

– Да, кстати, – сказал Атос, внезапно меняя тему разговора (3), – благодарю вас за лошадь, которую вы привели мне.

– Понравилась она вам? – спросил д'Артаньян.

– Да, но она не очень вынослива.

– Ошибаетесь. Я проделал на ней десять лье меньше чем за полтора часа, и у нее был после этого такой вид, словно она обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис.

– Вот как! В таком случае, я, кажется, буду раскаиваться.

– Раскаиваться?

– Да. Я сбыл ее с рук.

– Каким образом?

– Дело было так. Я проснулся сегодня в шесть часов утра, вы спали как мертвый, а я не знал, чем заняться: я еще не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошел в зал, где увидел одного из наших англичан, который торговал у барышника лошадь, так как вчера его лошадь пала. Я подошел к нему и услыхал, что он предлагает сто пистолей за темно-рыжего мерина. "Знаете что, сударь, – сказал я ему, – у меня тоже есть лошадь для продажи". – "И прекрасная лошадь, – ответил он, – если это та, которую держал вчера на поводу слуга вашего приятеля". – "Как, по-вашему, стоит она сто пистолей?" – "Стоит. А вы отдадите мне ее за эту цену?" – "Нет, но она будет ставкой в нашей игре". – "В нашей игре?" – "В кости". Сказано – сделано, и я проиграл лошадь. Зато потом я отыграл седло.

Д'Артаньян скорчил недовольную мину (4).

– Это вас огорчает? – спросил Атос.

– Откровенно говоря, да, – ответил д'Артаньян. – По этим лошадям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это, Атос.

– Полно, любезный друг! Поставьте себя на мое место, – возразил мушкетер, – я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю английских лошадей. Если все дело только в том, что кто-то должен узнать нас, то, право, довольно будет и седла – оно достаточно заметное. Что до лошади, мы найдем, чем оправдать ее исчезновение. Лошади смертны, в конце концов! Допустим, что моя пала от сапа или от коросты.

Д'Артаньян продолжал хмуриться.

– Досадно! – продолжал Атос. – Вы, как видно, очень дорожили этим животным, а ведь я еще не кончил своего рассказа.

– Что же вы проделали еще?

– Когда я проиграл свою лошадь – девять против десяти, каково? – мне пришло в голову поиграть на вашу.

– Я надеюсь, однако, что вы не осуществили этого намерения?

– Напротив, я привел его в исполнение немедленно.

– И что же? – вскричал обеспокоенный д'Артаньян (4).

– Я сыграл и проиграл ее.

– Мою лошадь?