О чем молчал Толкиен (СИ)

В тот же миг я потеряла равновесие, приложилась копчиком об камень (Откуда в моей родимой ванне камень?!) и увидела, что я, вся в мыле и шампуне, АБСОЛЮТНО голая, сижу посреди лесного ручья. Ледяная водичка уносит хлопья пены, ветерок тоже крайне бодрящий. Стуча зубами и трясясь от холода, я все-таки домыла голову, отжала волосы и выползла на прибрежную травку немного обсохнуть. Что, пропагандировать нудистское учение придется? Нда, не думаю, что это оценят.

Я бодро выстукивала зубами имперский марш, медленно топая вниз по течению ручья согласно завету школьной науки ОБЖ. Пожалуй, вот теперь, пока я, словно зимняя муха, плетусь… куда-то, можно задуматься о смысле жизни, а конкретно — что я делаю в лесу? И как я оказалась здесь? И где это — здесь? Это вам хорошо, дорогие читатели — глянули в шапку фика и сразу можете сказать: «Эта попаданка в мир Толкиена». А я-то тогда не знала, где я, и в какой я, извиняюсь, черной дыре. Если бы у меня были фирменно-попаданские джинсы, кроссовки и безразмерная дамская сумочка (на крайняк — острые уши и изысканные шмотки), то я бы не слишком волновалась. В конце концов, я столько раз мечтала, что окажусь где-нибудь в другом мире… Правда, в своих мечтах я никогда не оказывалась ВОТ ТАК, с голой ж… животом.

Вот тут и произошел первый контакт с местным населением. Из кустов выдвинулся (надо сказать, совершенно бесшумно) юноша… Конечно, вы думаете, сейчас автор напишет что-то типа: «прекрасный, как само солнце, с луком в руках, роскошной гривой белых волос и изящными острыми ушками». Не угадали, дорогие мои читатели. Паренек был невысок, смугл, нос у него был плоский, как у кошки, что, впрочем, только придавало ему шарма. Ушки, правда, были острые, а вот волосы подкачали — короткие, жесткие и черные, забраны то ли в хвост, то ли в косичку. Глаза у него были ярко-зеленые, светящиеся в наступающей темноте и с вертикальными зрачками. Одет он был в кожаную жилетку, такие же штаны, что-то вроде меховых валенок, через плечо переброшена скатка точь в точь как в кинохронике времен Первой мировой. Следом за ним выбрались из тех же кустов еще двое таких же как он, ребят. Я, увидев их, с писком скакнула за ближайший куст, и присела на корточки так, что бы из зелени была видна одна ОЧЕНЬ недовольная голова.

— Баба! — констатировал факт первый.

— Голая, — добавил второй

— Замерзла! — постановил третий.

— Тащите сюда! — решил первый, — сначала ее отогреем, потом сами погреемся! Гы-гы!

Я вытащилась сама — с визгом и матюками ломанулась от этих чокнутых в лес, а они, улюлюкая, ринулись следом. Никому никогда не пожелаю испытать такое — бегать по лесу, в сумерках, голышом, спасаясь от озабоченных психов — ощущения незабываемые. Но не сказала бы, что приятные.

Конечно, долго я бегать не могла. Я честно отбрыкивалась изо всех сил, но меня скрутили и завернули в какую-то шерстяную тряпку. Я отбивалась и поливала их площадной бранью. Парни радостно гыгыкали над каждой моей фразой.

Меня быстро приволокли к костру. Оказалось, я погибала от холода совсем неподалеку от целого лагеря таких туземцев. Меня вытряхнули из тряпки обратно на травку. Я сжалась и затравленно зыркала на них. Народу было много — человек сто, все от двенадцати до двадцати. Они гоготали, жрали мясо, пили что-то из больших кружек, в общем, я была последним развлечением на вечер. Я решилась подороже продать свою жизнь и честь, но тут из толпы выбрался еще крепкий, но в годах мужчина, абсолютно лысый, в отличие от этих «шутников».

Он окинул всех суровым взглядом. Хохот тут же умолк. Он скинул плащ с плеч и укутал меня.

— Накормите ее. — Повелительно приказал он.

— А потом съешьте! — раздался голос из задних рядов и все заржали этой немудреной и не очень понятной мне шутке. Даже лысый усмехнулся. Мне сунули в руки деревянную миску с каким-то густым горячим варевом и такую же простую деревянную ложку. Сытому помирать веселее — решила я и принялась за еду. Я ела с чавканьем — голод во мне проснулся просто волчий, да и мясная похлебка была хороша на вкус. Ребята смотрели, как я ем, словно это было редкостное представление. Подпихивали друг друга локтями, перемигивались, сдавленно хихикали. Я с довольным хрюканьем (голод — не тетка, а этикет ему не брат) облизала ложку, и передо мной снова появился Лысый.

— Девочка, скажи, как я выгляжу? — спросил он. Я удивленно нахмурилась, но решила не спорить со своим спасителем и честно ответила:

— Вы высокий, загорелый, лысый, у вас желтые глаза с вертикальными зрачками, вы одеты в жилетку, штаны, сапоги. У вас кошачий нос, очень милые острые ушки и небольшие клыки, как у вампира. Не в моем вкусе, но вполне приятный мужчина.

Мои слова потонули в гоготе. Парни валялись на земле, держась за животы, ржали как кони от смеха. Лысый с поистине философским видом переждал приступ безумного веселья и обратился ко мне:

— А теперь, девочка, будь добра, сними колечко с пальца.