О чем молчал Толкиен (СИ)

На побитого и испачканного Сарумана никто больше не обращал внимания. Деловущий Арагорн попытался договориться и с урук-хай о найме, но те с ходу отказались – мол, навоевались на три жизни, а тут замок бесхозный с окрестностями, они тут обжиться попробуют. Заодно за Сарей присмотрят, чтоб чего не натворил. Леголас сбегал с парой ребят покрепче – найти и развязать ту троицу, чьи шмотки мы одолжили. А то бросить связанными в лесу – добрее было бы сразу прирезать. Все были заняты и про меня как-то забыли. Посоха у меня уже не было, стоять на одной ноге было больно и неудобно, я присела под стеночкой башни. Занялась самоанализом. Ребра ломит – похоже, Саруман убрал болевые ощущения, а лечить – и не думал. Коленка… лучше бы ее вообще не было. Все царапины воспалились. И со зрением что-то… или с погодой… вроде еще не вечер, а темно как-то. Мутит, голова кружится… Так и отключилась с мыслью, что потом мужики разберутся со своими важными мужскими проблемами, авось подберут… или приберут.

====== Темно-серый ======

Подобрали. Пришла в себя в лагере дяди Азога, уже слегка подлеченная. Повязки сделаны в стиле самого Азога, а судя по запаху целемы, Арагорн тут тоже пробегал. Кошмар всех фармацевтов моего мира – одно лекарство на все случаи жизни, а главное, помогает!

Из сиделок рядом со мной оказалась только долготерпивая Грр. Забежали хоббиты, доложили – завтра с рассветом мы выдвигаемся в сторону Хельмовой пади. Двигаться будем не меньше недели. Потому что многие подранки, как и я, не долечились, да и спешить некуда. Единственным плюсом было то, что мне вернули Аарха. Закрепили между варгами полотнище плотной ткани типа брезент, и уложили в эту люлю меня. Точнее, я сама заползла. С помощью Мэрри.

Больше никаких поводов для радости я не нашла. За мое врачевание с нездоровым энтузиазмом взялось трое лекарей – Азог, Бродяжник и Леголас! Поили, мазали, а потом интересовались моими ощущениями – не помру ли? Я, что, подопытная крыска, что ли?

В остальное время меня либо игнорили, либо жалели! Из-за этого через пару дней весь мир для меня окрасился в темно-серый цвет под названием «депрессия». Дома мама, стоило мне проявить признаки грусти-печали, тут же начинала меня дразнить: «Никто меня не любить, никто не уважаеть, пойду я на болото, наемси жабонят!». Я на нее начинала злиться, и депрессия исчезала. А тут лежу в глубокой люльке, завернутая в меха, стыренные в башне, сверху прикрытая другим брезентом – дождик не то что бы поливает, но моросит, и выглядываю из этой передвижной норы одним глазиком. Грустно, серо, свинцовые тучи закрывают небо, от мокрых варгов несет псиной, трава, еще несколько дней назад такая зеленая, словно покрылась пеплом и потеряла цвет. На самом деле погодка не располагала, да еще и лекари-экспериментаторы меня «порадовали». Ножик у Сари был травленный. Ну они меня чем-то (вникать не хотелось, боялась, что стошнит) напоили, яд был нейтрализован, но я временно потеряла возможность видеть цвета. Особенно почему-то меня повергало в печаль, когда я поворачивала голову и утыкалась в свои серые волосы. Я пряталась от окружающего мира и тихонько плакала, что бы не пришлось объяснять всем, почему это бодрячка и веселушка Кей неожиданно превратилась в плаксу. Да я и сама не знала, почему слезы на глаза наворачивались. Себя, что ли, жалела? Впрочем, я переоценивала свою значимость. Прятаться-то особенно и не приходилось. Все были заняты, все при деле… Кроме меня.

Арагорн то и дело проносился мимо, но ему на меня было чихать. Может, если бы он остановился, погладил меня по голове, сказал: «Кей, клянусь, все будет хорошо! Обещаю!», я бы перестала жить черной меланхолией и обрывками воспоминаний. Размышления о счастье больше не помогали, безумно хотелось просто заснуть навсегда, забыть все… Стали посещать дурацкие мысли, мол, вот умру – то-то вы попрыгаете! Ага, щас! Даже подобными мыслями я потешить себя не могла. Закопают по быстренькому под ближайшим деревцем, прочитают свой «прах к праху», и усе, допрыгался Бобик.

В один из вечеров я все-таки доползла до костра, и сидела, прислонившись спиной к теплому боку Грр, глядя в огонь.

- Кей... – я вздрогнула.

- Ты опять в песца играешь? – Арагорн фыркнул, вспомнив разговор в Ривенделле относительно того, кто такой песец, и по каким признакам его узнают.

- Прости. Я привык двигаться тихо.

- А я не протестую... – он сел рядом, устало прикрыл глаза. Убегался, наверное…

Я привалилась плечом к приятелю. По всему телу прокатилась короткая волна зябкой дрожи. Руки и ноги были холодными, как лед.

- Холодно... Температура, наверное, лезет, – поставила сама себе диагноз я.

- Что? – недоуменно переспросил Арагорн. Я сообразила, что слово “температура” ему не знакомо. Со вздохом перевела:

- Лихорадка. Жар.