О чем молчат фигуры

Визит юного Фишера в Москву закончился неожиданно — он поссорился с переводчицей, та написала соответствующий рапорт, и американец был отправлен домой. Это был первый и последний его визит в Советский Союз.

Забегая несколько вперед, скажу, благодаря шахматам мне удалось объехать полмира, побывать во многих экзотических странах. Как-то само собой я приобрел привычку фиксировать в своем путевом блокноте все, что заслуживало внимания и было типичным для той или иной страны. С годами у меня накопился огромный фактический материал.

Еще в конце пятидесятых годов я начал писать о своих путешествиях. Опубликовал пару очерков в журнале «Знание — сила», затем в альманахе «На суше и на море». А где-то в середине 60-х редакция географической литературы издательства «Мысль» предложила издать сборник моих очерков. Я подготовил рукопись, она получила одобрительную рецензию специалистов. Однако, когда издательство представило свой годовой план в отдел печати ЦК КПСС, реакция одного из партийных чиновников была неожиданной:

— У вас что, своих пишущих географов нет, раз вы гроссмейстера приглашаете?

Неудивительно, что издание книги застопорилось.

Прошло несколько лет прежде чем издательство отправило рукопись в типографию, причем в изуродованном виде.

— То, что вы видите и описываете, — это хорошо, но все ваши рассуждения и размышления мы убрали, — объяснили мне в редакции. — Вы же по профессии не географ!

К тому же ряд очерков был попросту изъят. Особенно мне было жаль «Героя моего детства». Видимо, кому-то не понравилось, что им был не Чапаев, не Буденный и даже не Чкалов, а норвежский полярный исследователь Руал Амундсен.

Название моей рукописи было «Не совсем обыкновенные путешествия», но книга вышла под шаблонным названием «На разных континентах». А у меня на всю жизнь отбили охоту к написанию подобных материалов.

По новым правилам

XXV чемпионат страны, проходивший в Риге, был одновременно зональным турниром. Его состав выдался отменным — три будущих чемпиона мира, восемь претендентов на это звание! И лишь четверка победителей получала право выступить в турнире межзональном. В подобных ситуациях конкуренция обостряется до предела и начинают играть роль самые разнообразные факторы, от тебя даже совсем не зависящие. Перед последним туром положение лидеров было таким: на первом-втором месте Таль и Петросян, на пол-очка позади Бронштейн, и еще на полочка сзади — Спасский и я. Остальные участники уже в борьбе за выход в межзональный участия не принимали, а среди нас, пятерых, один оказывался лишним.

Драматизм ситуации усиливался тем, что я должен был играть с Петросяном, а Спасский с Талем.

Довольно быстро мы с Петросяном сыграли вничью, то же самое случилось у Бронштейна с Корчным, а наши молодые соперники сцепились не на жизнь, а на смерть. Когда их партия после пяти часов игры была отложена, казалось, что в прерванном положении Спасский должен победить. Однако при доигрывании, не видя ясного пути к победе, Борис перешел границу допустимого риска и в конце концов даже проиграл. Говорят, что, выйдя из турнирного помещения, он рыдал, как ребенок. Было отчего. Ведь именно он оказался пятым лишним.

Межзональный турнир состоялся осенью того же года в Портороже. Кроме нашей четверки там участвовали С. Глигорич, Б. Ларсен, Л. Сабо, Ф. Олафссон, М. Филип, О. Панно, П. Бенко, Л. Пахман, совсем юный Р. Фишер и ряд мастеров. Однако мы и иностранцы играли по разным правилам: я уже говорил, что по предложению нашей шах-секции ФИДЕ ограничило число участников от одной страны в турнире претендентов. Не более четырех — таково новое правило. На первый взгляд это было разумное решение: отбор на матч с чемпионом мира должен носить международный характер. Но из-за того, что Смыслов, как экс-чемпион мира, и Керес, как занявший второе место в предыдущем турнире претендентов, уже получили персональное право играть в предстоящем претендентском турнире, из нашей четверки даже теоретически в претенденты могли выйти лишь двое! Нам это, конечно, не нравилось. А остальным участникам турнира не нравилось то, что только пять человек становились претендентами, в то время как на предыдущем межзональном турнире было целых девять выходящих мест.

Как раз в то время в Дубровнике, в той же Югославии, проходил очередной конгресс ФИДЕ. И все участники межзонального турнира обратились с просьбой к конгрессу увеличить число выходящих мест.

Более половины турнира я держался на третьем месте. Однако впереди меня были наши — Таль и Петросян. И это третье место мне ничего не обещало. Но вот наступил 13-й тур, и перед его началом сообщили приятную новость: число выходящих мест увеличено до шести, а для советских участников — до трех.

Не знаю, виновато ли в этом 13-е число, но именно тогда я проиграл Олафссону, после чего мы с Бронштейном, как на велосипедных гонках с выбыванием стали внимательно следить друг за другом.