О чем молчат могилы. Книга первая. Медиум

Но, не смотря на все невзгоды, что обрушил на Борю главарь, Дерзюк не пропускал ни одной своей тренировки. Поражение от какого-то клоуна-петрушки из телевизора сильно ударило по его самолюбию, и теперь он занимался с такой отдачей и самозабвенностью, с какой никогда еще не готовился ни к одной «Бойне». Вот и сейчас, отработав на снарядах до болей в суставах, он вышел из спорт-клуба, небрежно швырнув шкуре, сидящей за стойкой, ключ от шкафчика.

Сняв свой автомобиль с сигнализации, Боря на секунду задумался над тем, а не заехать ли к знакомым путанам, немного поразвлечься, да сбросить накопившееся напряжение, но все же отмел эту мысль. Сил оставалось только на то, чтоб доехать до берлоги и завалиться спать, это единственная постельная утеха, которая ему была нужна сейчас. Завтрашний день обещал быть не легче сегодняшнего, а то еще и хуже.

Вдруг кто-то сзади окликнул Бориса, причем окликнул погремухой, которую тот терпеть не мог, и мало кому позволял себя ей называть.

– Эй, Боров, далеко собрался?

Резко оглянувшись, Дерзюк чуть не поперхнулся воздухом. Перед ним, как ни в чем не бывало, стоял… Секирин, сучара, собственной персоной. Живой, невредимый и какой-то… пугающий. Боря содрогнулся от воспоминаний того необъяснимого чувство страха, накатившего на него, когда смотрел в глаза Секирина на этой же самой парковке. Но сейчас было даже страшнее, будто смотришь не на человека, а в темноту вырытой могилы… и леденящее кровь осознание тревожно загорается в мозгу, что вырыта она именно для тебя.

– Что ты здесь делаешь? – Боров был настолько шокирован, если не сказать, испуган, что даже не помышлял о нападении. Все его естество буквально вопило: «БЕГИ!!! БЕГИ, ДУРАК!» Но Дерзюк изо всех своих сил пытался сдерживать этот трусливый порыв. И ему это даже вполне удавалось, пока он не услышал этот зловещий тон.

– Я ведь предупреждал тебя в нашу первую встречу, чтоб ты не дергался в мою сторону, разве нет?

– И что тебе теперь нужно?! – Здоровяк немного побледнел. Это было заметно даже в темноте осеннего вечера.

– Мне нужен ты.

Наплевав на все условности, на гордость, а заодно и на свое достоинство Борис сорвался с места со скоростью спринтера, на ходу пытаясь вытащить зацепившийся за складку кармана телефон.

***

Штырь сидел у себя в кабинете и пил дорогой коньяк, литр которого стоит дороже, чем квартира в ближнем Подмосковье, как простую водку. Он вливал его в себя целыми стаканами, не ощущая изысканного вкуса, богатого аромата и древесных ноток послевкусия, которые так ему всегда нравились. Что-то происходило нехорошее в его жизни, чего раньше никогда не было. Чутье авторитета трепыхалось раненной птахой, тревожа и будоража сознание, но ни очем конкретно не предупреждая. А своему чутью он доверять привык.

Сперва его перепугал внезапный приступ, скрутивший сердце. Штырёв ведь уже давно не был мальчишкой, проблем со здоровьем накопилось предостаточно. Он уж было решил, что все… отбегался, но, слава богу, отпустило его так же быстро, как и припёрло. Однако в больницу он все равно поехал. И не в свою недоклинику, которую он держит для отмывки денег и кое-каких маленьких делишек с наркотическими веществами, а в самую лучшую платную, куда врачей привозят аж из самих Германии и Израиля.

К несказанному облегчению московского авторитета, врачи не обнаружили у него ничего такого, что могло в ближайшей перспективе угрожать жизни, а на все вопросы об этом приступе лишь пожимали плечами, утверждая, что всякое в жизни бывает. Но не успела эта новость успокоить Штыря, как позвонил Чиж. И вместо приятных новостей о том, что паскудный Секирин уже зарыт в лесополосе, он огорошил Игната Альбертовича тем, что проклятый фокусник пропал вместе со своим надзирателем.

Штырёв после этого сообщения просто потерял душевное равновесие. При своих людях он старался не подавать виду и быть собой обычным – метал громы и молнии, раздавал приказным тоном ультимативные поручения, сулил ужасные кары на головы тех, кто облажается… но когда он оставался один, единственное, что ему хотелось делать, это просто молчать. Посидеть в тишине, понаблюдать за необычным танцем прекрасных экзотических рыбок в огромном аквариуме, или как следует напиться.

А сейчас овладевшее Штырем безразличие навалилось сильнее прежнего. Не покидало ощущение, что его жизнь летит под откос, и это совсем не добавляло авторитету оптимизма.

Но потом Штыря из этой несвойственной для него апатии выдернул телефонный звонок. Это звонил Хан, который в своей неизменной спокойной манере выказал ему свое недовольство. Вспоминать этот разговор было еще тошнотней, чем даже думать о Секирине. От него сих пор кошки скреблись на душе, и звенело назойливым комаром где-то внутри чувство совершенной ошибки.

– Ты никак, Игнат Альбертович, совсем постарел? Потерял хватку? Я думал, что достаточно ясно тебе дал понять на счет Секирина еще на собрании. Но что я узнаю сейчас? Ты его упустил. Я честно не ожидал от тебя такого…