О чем молчат предки

Марыся на этот раз не вцепилась в его волосы, беспомощно опустила наполненные болью синие глаза, а ночью сквозь сон Григорий слышал ее ласковые слова: «Не ходи к ней, любый. Я так люблю тебя. Только смерть разлучит нас». Он пошел. Пошел забрать инструмент, но снова оказался в постели ненасытной любовницы. Ему было мучительно стыдно. Стыдно и хорошо. «Это последний раз», – уговаривал он сам себя. В то же мгновение в его чреслах начала раскручиваться горячая, сладострастная волна, неожиданно грудь разорвала жгучая нестерпимая боль, он дико вскрикнул и затих. Когда любовница наконец скинула с себя потяжелевшее тело, он был мертв. Лицо его посинело, глаза почти выкатились из орбит. Обезумев от ужаса, полуголая Стешка бежала через всю станицу к дому Марыси. Та стояла у ворот, с глазами, полными синих непролитых слез.

Степанида рухнула на колени, Марыся отвернулась, промолвив холодно: «Он на тебе умер, ты его и будешь хоронить», и ушла в дом. На похороны она не пошла и детей не пустила. Замуж она больше не вышла, хотя еще долго оставалась привлекательной, и отбоя от мужиков не было.

15-летняя любимая внучка Оленька проследила, как бабушка за три дня до смерти шла на кладбище. Там она подошла к могиле мужа, обняла осевший холмик и что-то прошептала. «Гриша, Гриша, кохане мое. Смерть нас разлучила, смерть нас и соединит», – услышала девочка.

Афганская жена

Алла и Андрей пришли на расстановки встревоженными. У них создалось впечатление, что за их дочерью Леночкой уже два года кто-то охотится. Когда ей было 14 лет, в подъезде дома ее чуть не изнасиловал незнакомый верзила. Благо отец, ставивший машину в гараж, возвращался домой и спугнул негодяя. Через несколько месяцев с крыши дома рядом с проходящей девочкой упал огромный булыжник. Лена отделалась испугом. Но через полгода ее сбил мотоциклист и уехал с места происшествия. Был надорван мениск, предстояла операция на колене. Во время операции произошла передозировка наркоза, и Лена уже двое суток лежит в реанимации, не приходя в себя.

Семья живет в достатке, но не роскоши, врагов и завистников нет. В роду со стороны обоих родителей все доживали до глубокой старости. Аборты они не делали. Есть еще младший сын. Лена открытая и общительная девочка, даже еще не успевшая влюбиться.

Когда нет никаких фактов и информации от клиентов, я настраиваюсь энергетически на их семейную систему. Здесь ключом может быть все что угодно, звук, слово, запах, иногда готовая картинка. На стене тренингового центра «Солнечный Свет», в котором мы проводим расстановки, висит объявление. Я вижу на нем только три буквы БТР: быть, творить, радоваться. БТР! Не исключено, что это ерунда, но у меня больше нет никаких зацепок, у меня ничего нет.

– Вы служили в Афганистане? – неожиданно и для себя, и для клиента спрашиваю я в упор.

На лице Андрея вспыхивает немой вопрос и буря чувств:

– Да, я прошел Афган, откуда вы знаете и какое это имеет отношение к дочке?

– Вам приходилось убивать мирных жителей? – продолжаю я скороговоркой, ибо не знаю, откуда у меня эта информация, и для меня важен момент внезапности.

– Да, – он опускает голову на руки и начинает раскачиваться всем телом. – Зараза, голова разболелась, пойду, покурю. – Он достает из кармана пиджака пачку сигарет, пытается достать одну. Руки его дрожат.

Когда муж выходит за дверь, Алла взволнованно говорит: «С ним давно такого не было. Когда вернулся с войны, мне казалось, он сошел с ума. Хлопал дверьми, бросал стулья и посуду, выл от головных болей и ночных кошмаров. Я любила его с первого класса. Ждала, как могла исцеляла его раны. И физические и душевные. Рождение детей вернуло его к жизни. Сейчас мне страшно. Может, поговорите с ним наедине?»

Мне тоже было страшно. Особенно говорить с Андреем наедине. Но в реанимации умирала молодая девушка, и пока страх не скрутил меня, я согласилась. Мы проговорили несколько часов.

На войне как на войне

В Афганистан они ушли всем классом сразу после выпускного вечера. Добровольцами. Все шестнадцать пацанов из 10-го «Б». Они шли, следуя рыцарскому зову своих мальчишеских сердец служить Родине, бежали из постылого быта брежневского застоя. В живых остался один Андрей.

Через четыре года войны, четыре года ужасов, смертей, опасности, крови, жары, жажды и грохота орудий Андрею стало скучно. Уже не «вставляла» трава, не ужасали оторванные руки и ноги, убитые товарищи и цинковые гробы. Ощущений не было. Все стало обыденным и пресным. Он продолжал бегать, снабжать свои БТРы, получать медали, стрелять, ходить в дозор, рисковать жизнью, но казалось, будто его доброе честное сердце в цинковом гробу отправили на родину и закопали в землю. Родители его дважды получали извещения о том, что их сын погиб смертью храбрых.