О чем молчат твои киты

Я долго еще смотрел на закрытую дверь, за которой она исчезла, и думал, чем она мне так понравилась.

Она была необычная.

Она была странная.

Людям нравится все странное и необычное.

Я позвонил ей из дома:

– Я добрался.

Она молчала.

– Это я – Илья.

Она молчала.

– У тебя все нормально?

Пауза.

– Завтра увидимся?

– Окей, – и повесила трубку.

Я не стал покупать цветы, не повел ее в кафе или в кино. Она написала сама. Филармония. 19:00. Не очень как-то идти в филармонию с цветами для девушки, а не для артистов. Еще и рубашку на себя нацепил.

Несс была в черной толстовке «Nirvana» и черных джинсах.

Она сказала: «Привет», – и взяла меня за руку.

Она сказала: «Кобейн не носил рубашки».

Она сказала: «Антон играет в «Пулеметах», он басист».

Антон – ее знакомый, он и позвал на концерт памяти Курта Кобейна.

Пели и играли все неважно, много лажали, особенно «Пулеметы», но я смотрел, не отрываясь, на мушку Несси, которая рождала в моей голове невероятно страстные и бурные фантазии.

Под песню «Polly» она крепко сжала мою руку, и ее губы страстно впились в мои. «Polly» стала нашей песней.

С тех пор в моей жизни было много музыки. Много песен и мыслей.

Мы ходили на концерты.

Мы ходили на квартирники.

Мы ходили на репетиции.

Я так ни разу и не подарил ей цветы.

Она сделала мне тату.

Мастер Йода с лазерным мечом.

Несси была тату-мастером. И редкостным интровертом.

Даже когда мы сидели в метре друг от друга, ей было проще написать в ВК, чем что-то произнести вслух.

Во время секса Несс также не издавала ни единого звука, хотя по глазам было видно, что ее просто переполняют эмоции. Ее хрупкое и соблазнительное тело дрожало и извивалось с какой-то даже животной страстью. Я заводился еще сильнее, рычал от удовольствия, она же молча, хоть и податливо, поддерживала мои порывы. Несси было непросто держать все в себе, но что-то, возможно, психологические травмы детства, сковывало и не давало ей обнажить не только тело, но и чувства.

Я быстро привык к ее молчанию. Это намного лучше незатыкающихся девушек, а таких гораздо больше. Болтовня реально раздражает. Тишина притягательна. В ней была загадка, которую хотелось непременно исследовать и раскрыть. Людям интересно все новое и неизвестное.

К тому же она необратимо нравилась мне внешне. Аккуратные тонкие губы, мягкие пушистые волосы, глубокие карие глаза и милые пухлые щечки. Все это во мне вызывало бурю щенячьего восторга.

Мушка же с каждым днем все сильнее захватывала мои чувства. Она магически действовала на меня, гипнотизировала, сводила с ума. Я уже не мог представить и дня, проведенного вдали от этой манящей коричневой бусинки.

Через неделю Несси переехала ко мне вместе со всем оборудованием и клиентами.

Я любил смотреть, как она работает, как старательно выводит рисунки, иероглифы и надписи на плечах, руках, ногах, шеях, щиколотках своих многочисленных клиентов.

Ей не нравилась моя работа, но частенько она ходила со мной, надевая эту потрепанную толстовку «Nirvana», сидела так же в стороне ото всех и изредка улыбалась мне в ответ.

Она пила виски, запивала колой, но делала это крайне редко и мало, так как быстро пьянела.

Алкоголь менял ее, добавлял разговорчивости и агрессивности.

Как-то мы пили втроем с Валерой. После третьей стопки она стала прогонять Валере, что мы занимаемся настоящим дерьмом. Мы не дарим людям праздник, а тупо убиваем их и свое время, помогаем всем деградировать, хотя они уже и так деградировали дальше некуда. Валера только усмехался в ответ, но когда Несс назвала его грязным ублюдком и сказала, что он неминуемо будет гореть в аду, приукрасив свой спич парой крепких выражений, явно обиделся и чуть не уволил меня. К счастью, Несси практически тут же отрубилась, а мы с Валерой выпили мировую и, обнявшись, спели «Черный ворон».

Люди не любят, когда им желают гореть в аду.

Утром Несси сама извинялась и утверждала, что ничего подобного у нее и в мыслях не было. Говорила весьма убедительно, да и не верилось, глядя на нее, что она может искренне желать кому-то зла.

Правда, подобные вещи повторялись несколько раз, доставалось и мне, но я не мог злиться на Несси, что бы она ни говорила и куда бы ни посылала меня.

Я не хотел знакомить ее с матерью.

Мама пришла сама. Никогда не приходила, а тут пришла.

Несс стояла в одной майке, зевая, и долго не могла понять, кто перед ней и что ей вообще нужно.

Мать резко высказалась о ее виде, наверное, позавидовала стройным ногам, и стала требовать одеться и привести себя в порядок. Назвала тату мерзостью, хотя рисунок у Несс вполне симпатичный и невинный, наорала заодно и на меня, что давно не объявлялся, а тут еще и собрался жениться, не спросясь у матери.

Я не собирался жениться, по крайней мере тогда. И вообще не понял ее истерики. Но мать ничего не хотела слушать, заявила, что Несси мне не пара, и, обидевшись, ушла.

Несс тоже ушла. Так же тихо и неожиданно, как и появилась. Просто исчезла, и все.

Проснулся, а ее рядом нет. Ни ее, ни оборудования, ни ее вещей, расчески, зубной щетки. Ничего. Даже записки не оставила.