О чем молчит ласточка

«Тянет время», – догадался Володя и принялся неторопливо осматривать кофеварку.

Когда спустя пять минут он поставил чашку на журнальный столик перед Машей, а сам уселся в кресло, Маша молча уставилась в пол.

– Внимательно слушаю, – сказал Володя, чтобы вывести ее из оцепенения.

Маша набрала полную грудь воздуха и затараторила почти без пауз:

– Я по поводу моего сына, Димы. Он десятиклассник, учится в первую смену, а я работаю почти без выходных. Так вот, на прошлой неделе я приболела и отпросилась у Ирины домой. Пришла, в квартире музыка играет, громко, на всю катушку, обувь разбросана по полу – и не только наша, чужая еще. Я увидела, подумала: значит, Дима не один. Хотела попросить его сделать потише, подошла к двери его комнаты, она была приоткрыта, и случайно увидела, что он… что он там целуется с… – Маша замерла, ее лицо скривилось, хлынули слезы, – целуется с парнем!

Машина трагедия показалась Володе надуманной, но при виде ее мигом покрасневших глаз сердце сжалось от искреннего сочувствия. А вкупе с позой Маша казалась по-настоящему несчастной и жалкой: сидела, сжавшись, среди просторного кабинета, увешанного предметами гордости фирмы и доказательствами Володиных побед – дипломами и фотографиями готовых объектов. Маленькая, хрупкая и растрепанная, с потекшей тушью, с висящей на нитке пуговицей на манжете, она вздрагивала, пытаясь подавить плач.

Володя протянул:

– Угу… – И добавил как можно мягче: – Это и есть твое горе, да?

Маша всхлипнула и кивнула. Видимо, проследила за его взглядом – схватила манжет одной рукой, пряча пуговицу, и неловко потерла лицо.

– Ты поможешь мне?

– Чем? – обескураженно уточнил Володя.

– Но ты же… Ты же проходил через подобное, ты же знаешь, что в таких случаях делать…

– Нет, не знаю. Правда не знаю.

Маша вскочила, едва не уронив чашку на пол, и воскликнула:

– Но ты же не можешь мне отказать! Не можешь! Это судьба! Бог мне помог увидеть этот плакат! Ты такой стал… идеальный. Без него я бы даже не вспомнила!

Володя окончательно запутался, нахмурился, сложил руки на груди и перебил:

– Какой плакат?

– А? – Маша, будто сдувшись, осела обратно на диван. – Плакат? Да так, про пионеров. Вспомнила, что у вас с Коневым кое-что было, и…

– Ты, может, и сыну обо мне рассказала?

– Нет-нет, что ты! Он не знает, что я их видела! У меня наступил такой ступор, потом шок, и я сразу выбежала из дома. Переживала, думала, как быть. Мне так хотелось их поймать, хотелось глаза выцарапать этому его «другу», но головой я понимаю, что не стоит делать поспешных выводов и тем более действовать. Ведь… ведь как-то раз я чуть не совершила такую ошибку. У меня будто приступ дежавю случился. Помнишь, в «Ласточке»?..

– Помню, – отрезал Володя. – Ладно. Давай по порядку: ты вспомнила, что у нас с Юрой когда-то что-то было. И что? Что из этого следует? Что конкретно ты хочешь услышать от меня?

– Хочу узнать: может быть, Дима просто балуется? Может быть, для юношей в его возрасте это нормально, ему же всего шестнадцать?

– Ну нет, – Володя усмехнулся, – поцелуй двух парней – это не баловство. Гетеросексуалы целоваться не станут, а следовательно, твой Дима, скорее всего, или гей, или бисексуал.

Володя ожидал, что после его слов Маша совсем расклеится, но ее будто подменили. Она выпрямилась, вытерла лицо, посмотрела Володе в глаза смело, даже с вызовом, и громко, четко произнесла:

– Нет! Этого не может быть! Димочка – хороший мальчик, он бы никогда…

Володя с грустной улыбкой покачал головой:

– Никогда не говори «никогда». Ты можешь считать, что знаешь его как облупленного, но он другой человек, и залезть к нему в голову невозможно.

Но ни его жест, ни его слова не убедили Машу, она продолжила с еще большей настойчивостью:

– Значит, его насильно поцеловали, он не гомик! Такое ведь возможно, правда? – Машин голос обрел такую твердость, какую Володя еще не слышал этим вечером. Единственным, что выдавало ее неуверенность, оставалась висящая на нитке пуговица, которую она нервно крутила пальцами.

«Гомик», – повторил про себя Володя, скривившись, но ответил спокойно:

– Возможно-то – возможно, зависит от того, как Дима отреагировал.

– Откуда мне знать, как он отреагировал, я же ушла, когда… – терзаемая ею нитка лопнула, пуговица ударилась об пол и отскочила под шкаф, – когда они еще не закончили.

– А впрочем, – задумчиво протянул Володя, – первая реакция ни о чем не говорит. Даже если Дима его оттолкнул, не факт, что на самом деле был против.

«Когда-то я сам оттолкнул…» – чуть было не произнес он, вспомнив, как однажды оказался на месте Димы. В памяти вспыхнули запах яблок, карие, полные ужаса глаза напротив, холодные губы на его губах, гул крови в ушах.

– Точно! – воскликнула Маша, спугнув трепетное воспоминание. – Это его друг ненормальный, а не он. Я должна их разлучить!

– Даже не думай! Дима сам разберется, какой друг ему нужен, а какой – нет.

Маша встрепенулась и воскликнула:

– Я не допущу, чтобы этот извращенец даже на шаг приблизился к моему сыну!

– Значит, гей для тебя – извращенец? – Володя презрительно усмехнулся. – Ты ничуть не изменилась.