О чем молчит лед

— Так не дитё уже — почти сватана, — улыбнулась ему Дуса.

— Ой, ты ж, надо ж, заневестилась! Само то время, ага!

— Не серчай, Леленька.

— А не серчаю, — надулся опять, ручки на коленочках сложил и вздохнул так, что ветерок по сенкам прошел. — Живую-то надо, это не спорю. Да-а. Была б в достатке, разве ж к щуром родовичи уходили?

— Матушка всю водицу в первые седмицы истратила.

— Знамо дело. Скольких подняла, голубушка… Токмо мал запас по этим временам.

— И ты это понимаешь. Видишь, Лелюшка, хоть как идти надобно. Врата поглядеть, живы набрать. Вы-то не собираетесь?

Домовой долго думал, ногами качал и поведал со знанием:

— Не торопимся. Чего нам покаместь? Мы-то завсегда укрыться успеем. Вам хуже. А врата чую худы. Лесовик даве баял — ихние с тех мест сюды идут. Кады да найгайны вовсю пируют, выживают исконцев-то. Повылазили. От беда! Чую запереть вас здесь хотят. Вот что, с тобой пойду. Чего вы без меня сможете?

— Да уж, Леленька, — засмеялась девочка.

— Смейся, смейся, вот защекочу ночкой-то, попомнишь.

— Нет, друже, ты не Веред.

— Ну-у, того еще помяни! Самый разгул ему таперича. Ладно-ть, спать пойду, — потянулся. — Разбудила ты меня.

Хитрец. Не спать он хотел, а исчезнуть до того как Финна появится — не любил он ее, а за что Дуса как не пыталась, выяснить так и не могла. Молчал домовой.

Финна в сенки влетела, сестру увидела и бока кулаками подперла:

— Ну и чего сидишь?

— А чего мне?

— Мама тебя кушать зовет, а ты бровью не ведешь.

— Сейчас приду.

Финна посопела и на лавку рядом с Дусой села:

— Как он?

Девочка улыбнулась:

— С того бы и начала. Чего тебе Ван?

— Люб, — отрезала.

— Ой! Когда успела?

— Не твово ума дело, — нахмурилась, пытаясь выглядеть грозной и взрослой.

— Тогда удачи, — хотела встать да уйти Дуса, но сестра ее за руку обратно на лавку потянула:

— Погодь. Сгадай, а?

— Чего гадать? Так скажу — не твой он, не тебе уготован.

Финна насупилась, переваривая информацию, и на Дусу уставилась пытливо:

— Кому же он назначен?

Способность Финны собираться и не растрачиваться на эмоции в нужный момент, и вовсю тратить силы, пылать, задираться, вести себя нервно и несдержанно когда покой да тишь, всегда удивляла Дусу.

— Воин бы из тебя славный вышел, — заметила сестре.

— Почему «бы»? Я и собираюсь воином стать. Только позже. Сейчас о другом пытаю, говори: кто Вана прибрать к себе решил? Кто соперница?

По стальному блеску голубых глаз нетрудно было определить мысли девочки, и Дуса головой качнула:

— Не скажу. Заклюешь ведь.

— Заклюю. Если не скажешь.

— Не твой он Финна, чего голову себе морочишь?

— Чай сама с головой, чтобы разобраться. Ты от ответа не уходи, говори: кто соперница моя.

Дуса улыбнулась:

— На год рознимся, а словно в век пропасть. Неуемная ты, страсть. Твою бы силу да энергию во благо роду, а ты все для себя. Как спишь так и живешь — во сне тоже все одеяльце на себя тянешь. А надобно оно тебе? Ты же не укрываешься, на пол его спинываешь.

— Голову не морочь. Прямо говори — кто мне дорогу перешел?

— А была дорога-то, Финна? Не-ет, не было ничего и нет, и быть не может. Друзьями вы крепкими стать можете, а о свадьбе забудь. Разные у вас пути.

— Тогда каков мой путь, кто моим будет, где его встречу, когда?

— Многих встретишь, а мужней не будешь. Семья тебе иная судьбой писана — братство воинское. Сколь жить будешь, столь сражаться. Нрав у тебя такой.

— Много ты знаешь. То же, пифа нашлась!

— А коль нет, чего с вопросами лезешь?

— Знаешь боле моего, — и вздохнула. — И почему я как ты не могу?

— Не хочешь.

— Чего сидите, болтаете?! — зашипел из угла домовой. — А ну, кыш, балакалки! Спать не даете!

— Чего это ты голос подать решил? — озадачилась Финна и порадовалась. Рукава засучила и в сторону угла пошла. — Хорошо, что ты мне попался. Иди-ка сюда, за рукоделье с власами моими поквитаемся!

Домовой зашипел, как рассерженная кошка, а Дуса всполошилась:

— Окстись, сеструшка! Что удумала?! — поперек встать попыталась.

— Отедь, Дуса! — отпихнула ее Финна. И тут застыла, услышав скрип за спиной. Девочки повернулись и встретились с взглядом матери. Ма-Гея стояла на пороге в плаще и сурово поглядывала на дочерей. Обе притихли и взоры потупили, предчувствуя нагоняй, но женщина лишь молвила лениво:

— Кыш.

И пострелок сдуло в горницу. Дверь схлопала, разделяя дочерей и мать.

— Уф! — перевела дух Финна, прислоняясь к стене. — Кажись пронесло… Куда это матушка собралась? — на сестру посмотрела. Та нахмурилась, соображая, что не спроста Ма-Гея в ненастье во двор двинулась. Дела значит спешные да важные. Узнать бы, какие? О роде хлопоты, не иначе, а может?…

Девочка прижала палец к губам, показывая Финне: молчи. И осторожно, чтобы не увидел отец, сняла свой плащ с гвоздя.

Сестра смекнула, что Дуса задумала и еле заметно кивнула: я тебя прикрою, а ты потом мне, что было расскажешь.

Договорились, — заверила девочка и нырнула обратно в сени.