И пошел в светлицу. Ванна передернуло: змей, едино слово!
Ма-Гея посмотрела вслед убегающей в сенки дочери и нахмурилась: никак опять что случилось?
Хозяйко? Где ты? — позвала, но в ответ не шороха.
Лелюшка домовой? — а того и нет будто.
Вот напасть! И что ни день то подарок!
Пришлось за Дусой идти, узнавать, что это ее растревожило.
Девочка на лавку хлопнулась, сжалась рот ладонью прикрыв: неужто Странник оборотень? Взгляд-то у него навий и губы холоднючие. Ой, не к ладу в дом она его привела! И сон ей незряшний снился. Упреждают пращуры — берегись, глупая.
Быстрее бы к вратам пошли, все отсель подале.
Что это творится, что делается? В душе кутерьма и вокруг хоровод. Прав тятя, права матушка — уходить надо. Гиблые времена настали, ой, гиблые.
Ма-Гея с сочувствием и тревогой на дочь глянула — совсем с лица спала дева.
— Что ж ест тебя, гнетет? — обняла, к груди прижала. — Может, в сердце кто прокрался? Али тоска по сестре мучает?
— Худо мне матушка, — всхлипнула девочка. — Понять не могу, что со мной. Вроде ясно все было, а тут как в омут с головой кой месяц. Страшно — что дальше будет? Уходить надобно, матушка, уводить родовичей. Чую беду, а откуда да какую — не ведаю. Почему? Раньше себя спроси али Лелюшку, лесовичка вона — все скажут, на места расставят. Сейчас же как в темной воде бултыхаешься и дале носу не зришь.
— Кануло прошлое, что за него держаться? Без толку. В себе опору ищи, в роде. Они не обманут, не заморочат. Сердце свое слушай — что оно рекет тебе?
— Страшно матушка. Тут сон еще жуткий.
— Что за сон, дитятко?
— Снилось мне, будто стала я женой нага, затяжелела от него и родила… змей! Много и все как один — наги. Ручки махонькие, личики дитячьи… а хвосты змеиные.
Ма-Гея похолодела: ай, спаси Щур от сна пророческого!
— И мне в водице-сестрице наг привиделся, — прошептала. Дуса голову вскинула, на мать расширенными от ужаса глазами уставилась:
— Лучше смерть, матушка!