О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Подборка начиналась со стихотворения «юной поэтессы» Ирины Путяевой (впоследствии члена Союза писателей России и даже академика Академии российской словесности):

О ЛЮБВИ НЕ ГОВОРИ

Любимый! Лучше мне не прекословь.
Я своего достигну непременно.
Лишь там, где оступается любовь,
всегда свое успеет взять измена.
Твой каждый шаг хочу предугадать,
когда в себе не знаю, что таю…
Готова душу дьяволу продать
Лишь для того, чтобы понять твою.

В свою очередь, мои стихи, далекие от высоко жертвенной лиричности приведенных выше, были аттестованы как произведение «сверхъюного дарования», которому щедрый редактор, как Бог Авраму, добавил в имя дополнительную букву – «Илья Винницкий (sic! – И. В.; 12 лет, 6-й класс, стихи написаны в десятилетнем возрасте)». Вот они (название было дано редактором; я, помнится, к этой сатире на советский коллективизм относился со всей сверхъюной серьезностью):

ШУТКА

Я гулял на улице
И увидел курицу.
Говорю я курице:
«Ты чего на улице?»
Отвечает курица:
«Я того на улице,
Что другие курицы
Тоже все на улице».

На следующий после публикации день я проснулся знаменитым. Бабушка, до того заведшая целую тетрадь моих творений под названием «Леша Виницкий. Пробы пера», вырезала из «Литературки» 16-ю страницу с моим творением и вложила ее в свою сакральную папку стихотворений (там, где были Надсон, Ахматова, Гюго, Брюсов, Вера Инбер и Евг. Евтушенко). Папа и мама рассказали всем знакомым об успехе сына. Но счастье оказалось мимолетным и испорченным. На уроке математики наша язвительно прямая, как вектор, математичка Валентина Васильевна Соколова по прозвищу ВВС высмеяла мои стихи, указав, что рифму «улица – курица» я заимствовал из какого-то ее монолога на уроке.

Это обвинение повергло меня в отчаяние («как я страдал!» – как писал много лет спустя в лирической повести о своей главной любви мой университетский друг-прозаик). Об этих стихах и связанном с ними прозвище «сверхъюное дарование» я постарался поскорее забыть, но новые («Дом с белыми колоннами, как ножки танцовщиц»; «Билась смерть о смерть, билась рать о рать…») опубликовать не удалось. В итоге из поэтов мне пришлось переквалифицироваться в филологи и написать книгу о катастрофически плохой поэзии и ее эпониме графе Дмитрии Ивановиче Хвостове (в последней я, правда, упомянул о своем курином дебюте, но только в качестве надрывного признания в грехе).

Курокрад

И вот буквально накануне Нового года совершенно неожиданно и бесповоротно мои сверхъюные творения вернулись в орбиту моей жизни. Но в каком виде и в каком контексте!

В сетевой библиотеке я наткнулся на вышедшую в 1995 году книжку под привлекшим мое внимание названием «Мой папа – аферист» (она же «Зачарованный киллер»). Я, как некоторые мои друзья знают, изучаю литературных аферистов и мистификаторов. Смотрю я на экране первую попавшуюся страницу и вижу… свои стихи в новом свете. Героиня повести рассказывает:

Я сегодня стихи написала. Это страшная тайна, что я стихи пишу. Об этом даже Ленка не знает. Я стихи написала про курицу. У нас кое у кого живут курицы, яйца несут. Яйца у нас дорогие очень, один рубль пять штук. И они невкусные, они рыбой пахнут, потому что куриц селедкой кормят. <…> Я стихи написала, будто я мальчик.

Вот они.

Вышел я на улицу
И увидел курицу.
Я спросил у курицы: —
Ты чего на улице?
И сказала курица: —
Я того на улице,
Что другие курицы
Тоже все на улице.

Я люблю себя кем-то представлять. Мальчишкой, или волшебницей, или эвенком. Вот если бы я была эвенком, я бы очень любила оленей, хотя я их и так люблю.

Автором этой книжки значился некий В. И. Круковер. Я решил поискать информацию о других его творениях и, к своему еще большему удивлению, обнаружил, что моя детская курица произвела на этого неизвестного мне сочинителя неизгладимое впечатление. В его недавнем мистическом романе под названием «Извращение желаний» один скромный герой читает мои стихи нечистой силе! Вот: