О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Так, мы полагаем, что решение Печорина ехать с рискованной дипломатической миссией на Восток психологически допустимо: еще одно испытание судьбы и еще одна попытка расшевелить душу, на этот раз даже в более экзотических, нежели Кавказ, обстоятельствах. (Ср. из письма Виткевича от 31 мая 1837 года к В. И. Далю: «В Тифлисе я буду дней через десять, а оттуда, съездив послушать свисту пуль черкесских, поскачу в Тегеран подышать воздухом чумы и прислушаться шепоту скорпионов – не правда ли, что это поэтически? А наше дело козацкое: добиваем как умеем скорее остатки жизни, – а все конца нет как нет»²⁶.) Секретная миссия Печорина могла бы объяснить и его явное нежелание говорить со старым другом Максим Максимычем, случайно повстречавшимся ему во Владикавказе. Наконец, туманное указание на путешествие преследуемого тоской молодого человека в Персию и дальше могло прочитываться современниками Лермонтова в контексте новой модели романтического поведения, постепенно вытеснявшей «байронический» стереотип. Речь идет о шпионской авантюре, призванной реализовать бесплодную жажду жизни и геополитические фантазии одинокого романтика (ср. восточные путешествия с секретной миссией молодых странников вроде В. Г. Теплякова).

Иначе говоря, и в предсмертном путешествии Печорин выступает как герой своего времени.

Таинственный незнакомец Какую роль играет готический герой в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети»

– Как вы полагаете, что думает теперь о нас этот человек? – продолжал Павел Петрович, указывая на того самого мужика, который за несколько минут до дуэли прогнал мимо Базарова спутанных лошадей и, возвращаясь назад по дороге, «забочил» и снял шапку при виде «господ».

– Кто ж его знает! – ответил Базаров, – всего вероятнее, что ничего не думает. Русский мужик – это тот самый таинственный незнакомец, о котором некогда так много толковала госпожа Ратклифф. Кто его поймет? Он сам себя не понимает.

– А! Вот вы как! – начал было Павел Петрович…¹

Кто же его знает!

После глупой дуэли раненый Павел Кирсанов неожиданно спрашивает своего противника, что может думать о них снявший шапку при виде «господ» мужик – тот самый, которого нигилист и его комичный напуганный «секундант» Петр встретили по дороге на поединок и который, не преломив шапки, как-то странно посмотрел на Базарова («недоброе предзнаменование», по мнению суеверного Петра). В ответ Базаров произносит приведенные выше слова о таинственном готическом незнакомце, который сам не знает, о чем он думает и чего хочет.

Шутка Базарова зла (наверное, обиделся) и остроумна, но звучит несколько странно в устах далекого от словесности нигилиста. Молодой доктор, даже Пушкина не читавший (или читавший только что-то радикальное о Пушкине), ссылается на писательницу дедовских (и бабушкиных) времен, одну из создательниц готического романа, смешного для человека, мыслящего современно. О каком именно таинственном персонаже так много толковала, по его мнению, Радклиф?

Комментаторы пишут, что таинственный незнакомец – условный персонаж, часто встречающийся в романах английской писательницы². Это утверждение слишком общо и требует конкретизации. Самый знаменитый таинственный незнакомец («a mysterious stranger»), который стал образцом для последующих произведений в этом жанре и преломился в «легионе» персонажей русской романтической литературы от Карамзина до Греча, Кюхельбекера, Погодина, Загоскина и Лермонтова – герой романа «Итальянец, или Исповедальня кающихся, облаченных в черное» (The Italian; or, The Confessional of the Black Penitents: A Romance, novel by Ann Radcliffe, 1797). Этот герой – убийца, нашедший пристанище в монастыре, – появляется в начале романа, постоянно «толкает» сюжет к разгадке тайны и гибнет, выполнив свою миссию.