О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Едва ли не самым поразительным примером пророческого дара Достоевского некоторые исследователи и критики считают описание первого искусственного спутника — топора на орбите — в демоническом видении Ивана Карамазова (глава «Черт. Кошмар Ивана Федоровича» из XI книги романа, впервые опубликованная в августовской книжке «Русского вестника» за 1880 год). Высказываний на этот счет можно привести много, но мы ограничимся лишь одним из последних и наиболее категоричных: «Достоевский еще до Циолковского определил, с чего начнется наша космическая эра. И назвал то, что станет первым земным объектом в космосе, тем словом, которое потом все стали употреблять. Космонавтика была придумана чертом в разговоре с Иваном Карамазовым»[160].

Научную ауру этот образ приобрел почти сразу после запуска советского спутника в 1957 году. Замечательно, что первыми о космическом предсказании писателя вспомнили в Америке. 14 декабря 1957 года журнал «New Yorker» опубликовал письмо читателя, указавшего на необходимость внимательного отношения к русской литературе (равно как и развитию русской физики) в связи с новейшей советской атакой на космос («attack on outer space»)[161]. Внимательный читатель процитировал слова о топоре-спутнике в английском переводе «Братьев Карамазовых» и особо выделил год их написания — 1880-й. На то же пророчество Достоевского указал и филадельфийский квакерский «Friends Journal», особо отметивший, что, слава богу, ни Спутник, ни Explorer пока не напоминают символ угрозы («the symbol of a threat»), предвиденный русским писателем[162].

Во второй половине XX века в СССР «гениальное прозрение» Достоевского обычно вспоминали с гордостью «<о>бщеизвестно, что Достоевский первым употребил в „Братьях Карамазовых“ слово „спутник“ в значении „искусственный спутник земли“, опередив свое время на восемьдесят лет»[163], причем топор на орбите представлялся критикам образом профетическим не только в астрономическом, но и в историческом смысле. Так, В. Б. Шкловский в статье «Достоевский», опубликованной в журнале «Смена» в 1971 году, к 150-летию со дня рождения писателя, увидел в летающем в холодном пространстве топоре символ исторического возмездия старому миру:

Вокруг России, охраняемой Победоносцевым, летает топор, а сама Россия — обманутая, замороженная страна. «России надо подмерзнуть», — говорил Победоносцев. Заморозить — чтобы она не бунтовала. Заморозить, остановить, а топор, который летает вокруг России, остановить нельзя. И нельзя остановить мечту, которая содержит в себе элементы необходимости[164].

«Топор, — писал Шкловский в более поздней статье „Разгадать ветер времени. (Рампа)“, — казался оружием будущей крестьянской революции. О топоре писали в прокламациях. Топора боялись герои романа „Бесы“. Космический спутник — топор летал вокруг тогдашней земли как непроходящая угроза. Он восходил как солнце, но был страшнее солнца. О неизбежном, почти космическом потрясении думали и Достоевский и Толстой. Они знали, что старый мир обречен. Достоевский жил в старом мире, но думал о другом, будущем мире»[165].

Были и авторы, не забывавшие о зловещем демоническом происхождении этого образа. В том же 1978 году поэт В. П. Коркия написал визионерскую поэму «Свободное время», взяв в качестве эпиграфа слова черта о летающем топоре, которые развернул в целую литературно-космическую картину:

И все равно,
что где-то там, в зените,
куда не достигает смертный взор,
летает по неведомой орбите
Раскольникова каменный топор…[166]

«Под созвездием топора» назвал (кажется, с аллюзией на Достоевского) книгу стихов поэт-эмигрант Иван Елагин: «Мимо авто промчалось, // Шарили прожектора… // Над головой качалось // Созвездие Топора»[167].

В 1991 году Андрей Вознесенский использовал «пророческий» образ хождения России под топором в стихах на смерть священника Александра Меня:

А в небе кровавым довеском
над утренней нашей тропой
с космической достоверностью
предсказанный Достоевским,
как спутник, летит топор[168]

.

За последние десять лет космическое пророчество писа-теля неоднократно приводилось в сетевых журналах и блогах в качестве доказательства сверхъестественной научной интуиции автора «Братьев Карамазовых».

Но предсказал ли Достоевский искусственный спутник и будущее космонавтики? Как связаны были в его сознании наука (в данном случае астрономия) и литература? Как вообще работала научно-творческая фантазия писателя?