О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного

Чтобы не заканчивать на неприятном, укажу на одну неожиданную — можно сказать, высокую — трансформацию привлекшего наше внимание голландского выражения. В романе Аллы Кторовой «Лицо Жар-Птицы», впервые напечатанном в 1960-е годы, «дондер-шиш» упоминается как окказиональное наименование «самой модной итальянской прически» — то есть, как нам указали Юлия Трубихина и Ирина Сироткина, прически с «высоким пучком» кондибобером или «всклокоченными шишом» волосами, — как у Одри Хепберн (единственная связь с Голландией здесь — по матери любимой актрисы).

Конец

Как мне указала одна добрая душа, в публикации этой заметки в Горьком я совсем упустил из виду, что в VII главе четвертой части последнего тома «Войны и мира» матерящиеся солдаты получают нагоняй от мелкого начальства, а в IX, где, как и в анекдоте Крылова, заумь вызывает обсценные ассоциации и объединяет в счастливом порыве солдат и офицеров:

— Ну-ка, ну-ка, научи как? Я живо перейму. Как?.. — говорил шутник-песенник, которого обнимал Морель.

— Vive Henri Quatre, Vive ce roi Vaillant! — пропел Морель, подмигивая глазом. — Сe diable à quatre…

— Виварика! Виф серувару! сидябляка… — повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев. — Вишь, ловко! Го-го-го-го-го!.. — поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот.

Отталкиваясь от текста исполненной Морелем песни в честь короля Генриха IV, предлагаю веселому читателю исполнить эту старую песенку на русский лад:

Vive Tolstoi! Vive ce Leo vaillant!
Ce diable à quatre a le triple talent,
De boire, et de se batter,
et d’être un Vert galant!

(«Да здравствует Толстой!

Да здравствует сей храбрый Лев,
Cей четырежды черт, имевший тройной талант:
Пить, драться и быть любезником».)

Если же кому-то непременно нужна мораль к сему фило-охотничьему диптиху о неприличном Толстом, то рискну предложить перифраз мудрых и откровенных слов эксцентричного поп-исполнителя из доброй английской комедии «Реальная любовь» («Love actually», 2003):

Привет, детки! Есть сообщение от дедушки Лео: «Не ругайтесь матом!» Становитесь знаменитыми писателями, и каждому вашему нецензурному слову будут аплодировать читатели и посвящать свои работы филологи.

У меня все, сосьете (как сказал бы сологубовский инспектор Вкусов). Едондер-шиш (он же пуп) и сидябляка!

«ЕПИХОДОВ КИЙ СЛОМАЛ»: Что нашел Антон Чехов в русской непристойной поэзии [213]

Епиходов. (Напевает.) «Было бы сердце согрето жаром взаимной любви…»

Яша подпевает.

Шарлотта. Ужасно поют эти люди… фуй!

А. П. Чехов.

Вишневый сад[214]

Смешная фамилия

Мой любимый герой у Чехова — конторщик Семен Пантелеевич Епиходов — тот самый, который «двадцать два несчастья», «недотепа», говорит мертвым возвышенным языком, поет под «мандолину» грустные песни, влюблен в служанку Дуняшу, интересующуюся «парижанином» Яшей, носит с собой револьвер, чтобы, может быть, застрелиться, и — самое запоминающееся — «бильярдный кий сломал».

Фамилия этого второстепенного персонажа из пьесы «Вишневый сад» не раз привлекала к себе внимание ученых и театральных критиков[215]. «Епиходов — фамилия странная, — полагает профессор Константин Гершов. — В православных святцах нет святого или великомученика по имени Епиход. Есть Епиктет, Епимах, Епифаний, Еполлоний, Епафродит, Епенет. Также вряд ли эта фамилия произошла от названия профессии»[216]. По мнению ученого, она представляет собой перевод с греческого (ведь «Антон Павлович одно время учился в греческой школе в г. Таганроге»), означающий «обделанный», «обгадившийся»[217]. Заметим, что процитированный выше пассаж как будто вышит по гоголевской канве. Помните изображение Акакия Акакиевича в начале «Шинели»? Другой автор «переводит» эту фамилию просто как «Зас. анцев».