О чем мы промолчали (СИ)

— ОРВИ, — ответила я, сделав очередной глоток.

— Что прописал? У тебя есть лекарства? — забрасывал он меня вопросами. — Ты их принимаешь? Когда тебе на прием в следующий раз?

— Да, доктор Беляев, я всё принимаю, — я скорчила забавную мордашку.

— Не ёрничай, голубоглазка. Я волнуюсь! — совершенно серьёзно сказал Паша, и я замолчала.

Какое-то время мы пили чай молча, поглядывая друг на друга из-за края наших чашек. Затем Паша взял пустые чашки и, вымыв их, убрал на место.

— Идём спать, — позвал он меня, а я застыла на месте.

— У меня только одна кровать, — мой голос прозвучал растеряно.

— Значит, будем спать вместе, — огорошил он меня очередной фразой, и словно почувствовав моё замешательство, осторожно сжал руку. — Чего ты испугалась? Мы уже спали в одной комнате, забыла?

— Да, но не в одной кровати!

— Обещаю вести себя хорошо, голубоглазка! — Его теплая ладонь нежно коснулась моего запястья. — Я уже говорил, что не обижу тебя. Никогда.

Моя кровать вряд ли вместит двоих, а это значит, что нам придётся спать, тесно прижавшись друг к другу. Всю ночь. Вдвоём. Я громко сглотнула.

— Где твоя комната?

Не знаю, что на меня нашло, но я не хотела, чтобы он уходил. Не сегодня. Поэтому ничего не ответив, я направилась к себе. Паша шёл следом.

Зайдя в комнату, он закрыл двери, и мы оказались с ним вдвоём в замкнутом пространстве.

В полумраке я наблюдала за тем, как он снял с себя одежду, и оставшись в одних боксерах, подошёл к кровати. Мы опустились на неё почти одновременно, и я оказалась прижата к его крепкой груди. Горячие руки тут же обвились вокруг моей талии, притягивая ещё ближе.

— Мама придёт около девяти, — на всякий случай напомнила я ему.

— Не волнуйся, Алён. Я уйду до её прихода, — сказал он, глядя мне в глаза. В них я видела дикое желание, а уже в следующую секунду его горячие губы накрыли мои. Тело охватил огонь, и я подалась ближе к Паше. Он целовал напористо, лаская языком мой рот изнутри. Томительная нега разлилась по рукам и ногам, внизу живота всё сладко запульсировало, и требовало освобождения. Мне было тяжело дышать. Не хватало кислорода.

Паша коснулся ладонью моей груди, которая сделалась невероятно чувствительной. Тихий стон сорвался с моих губ, и растворился в тишине комнаты. Но мне было мало этого касания. Ткань пижамы мешала. Словно прочитав мои мысли, он отодвинул в сторону лямку пижамы, и сжал пальцами набухший сосок. Дрожь прошлась вдоль позвоночника, а низ живота прострелило, и я выгнула спину, словно кошка, требующая ласки.

Твёрдая выпуклость давно упиралась мне в бедро, и я ощущала всю силу его желания. Паша сдвинул край пижамных шорт, и стал опускать ладонь ниже. Я запаниковала. Но когда его горячие пальцы коснулись чувствительного бугорка, не смогла сдержать томного стона. Между ног всё было мокро, и Паша не мог не чувствовать этого.

Где-то на краю моего уплывающего сознания, раздавались тревожные сигналы. Нельзя торопиться! Нужно остановиться!

— Паша… Я… У меня ещё… — я попыталась отстранить его руку.

— Не бойся, Алёна, я не зайду слишком далеко, я хочу сделать тебе приятно, — услышала я его надрывный шепот.

Паша сомкнул свои губы на моём соске, продолжая водить пальцем по чувствительной точке, смоченной моей влагой. Я выгнулась, застонав ещё громче. Мне было хорошо. Невероятно хорошо. Моё шумное дыхание затопило собой всё пространство комнаты.

Он водил пальцами по нежным складочкам, и снова возвращался к чувствительной точке, дразня меня. Мои ноги были разведены в стороны, глаза закрыты, голова откинута назад. Он сводил меня с ума своими умелыми движениями. Внизу живота всё стягивалось в невидимую пружину. Я ёрзала в кровати, тихо постанывая, и вцепившись в его плечи. Мне казалось, если я отпущу их, то улечу.

Одна его ладонь вытворяла нечто невероятное внизу, пока его губы и язык нежно ласкали мою грудь. В какой-то момент напряжение, что нарастало внутри, достигло предела и меня снесло чувственной волной. Тело задрожало в его руках. Я выгнула спину дугой, и протяжно застонала. Сладкая судорога разлилась по всему телу, особенно сильно пульсируя внизу живота. Ещё ни разу в жизни мне не было так хорошо.

Когда волны удовольствия перестали сотрясать тело, я расслабленно обмякла в Пашиных руках. Моё дыхание было рваным, голова кружилась от неизведанных ранее ощущений, лоб покрывала испарина.

Паша коснулся моих губ своими губами. Нежно и трепетно.

— А теперь спи, голубоглазка, — услышала я его прерывистый шёпот.

Мне не нужно было повторять дважды. Через минуту я уже спала, свернувшись в его надёжных руках.

24

Алёна. Наши дни.

— Проверишь ещё раз, и можешь отдавать Рябинину, — распорядился Беляев, со своего места смотря на Витю Карпова. Тот кивнул, сделав очередную пометку в блокноте.

Было полдесятого утра, и мы, как обычно, сидели в комнате для совещаний.

— У меня всё. Так, есть ещё у кого-то вопросы?

Ответом ему послужила тишина, нарушаемая лишь скрипом Витиной ручки.