О чем не сказала Гедвика

Да, Гедвику я приняла, ведь другого выхода не было. За все то время, что она прожила у нас, я делала ей только добро, муж мой — ответственный работник, человек занятой — и то иной раз находил время поговорить с ней, но она ничего не ценит. Не понимает, чем мы жертвуем ради нее, с ее приходом у нас все переменилось, я не могу мужу в глаза смотреть. Своей дочери от первого брака он регулярно помогает деньгами и будет платить, пока она учится, а тут еще должен содержать чужого ребенка.

А кто может поручиться, что в Гедвике не проявятся дурные наклонности? Ведь она уже сейчас плохо влияет на наших детей, которым мы стараемся уделять как можно больше внимания.

Я думаю, что принуждать Гедвику оставаться у нас бессмысленно, если после всего, что мы для нее сделали, она ушла, даже не простившись.

То, что она все время молчит, пусть вас не тревожит, придет время — она заговорит, эта девочка себе на уме, в тихом омуте черти водятся.

Пржемек:

Прощаться мы не прощались, терпеть этого не могу. Я принес ей тогда фантики от шоколада и положил на тумбочку. И совсем я в нее не влюбился, все это трепотня, мы с ней дружим, просто дружим, нам, детдомовским, надо друг за дружку держаться.

А чего ее защищать? Ей это вовсе ни к чему, ребята ее любят, она не гордая, все им отдает, такая добрая, что и смотреть тошно.

Мы ее прозвали «коровой», это точно, но совсем не в обиду, у нее просто глаза и ресницы как у коровы, ну что в этом плохого? Называли же мы Итку поросенком, и она не обижалась.

Почему она молчит — не знаю, скорее всего ей говорить неохота, и не надо ее заставлять, может, у нее горло болит или язык прикусила. В школе ей могут ставить отметки по письменным, уроки она делает и контрольные пишет. Все к ней пристают, почему молчишь; оставьте ее в покое, и дело с концом.

А кто за нами шпионил? Гита, не иначе. Ее зло берет, что она со мной говорит, а не с ней. Как это я проболтался? А что я такого сказал? Что она говорила? А почему бы ей не говорить? Ведь язык-то у нее не отсох.

Она сказала, что покончит с собой, если ее пошлют обратно. Не знаю, что ей там сделали, она ничего не рассказывала, честное пионерское, она только сказала… нет, не могу. Вы станете к ней придираться.

Я знаю, что это для ее же пользы, иначе вы от меня не добились бы ни словечка, я не ябеда, это девчачье дело. Ну, она сказала, что все взрослые — это, ну, есть такое слово на «к», не коровы, хуже, и что она никогда с ними разговаривать не станет. Что будет разговаривать только с ребятами.

Когда я вырасту? Ну, я понимаю, что все мы скоро вырастем, конечно, но, может, у нее до тех пор это пройдет? Только не отправляйте ее отсюда, вы же ее не отправите, я так не люблю прощаться. Надо же, все мои фантики у нее выбросили.

Гедвика:

(То, о чем она не сказала.)

У меня мама красивая. Ужасно. Ни у кого нет такой красивой мамы. Папа правильно говорил, у нее глаза как звезды. Я буду называть ее Звездочка. Мама Звездочка.

Если отважусь. Голос у нее как шелк. Она сказала: будьте любезны, переобуйтесь, не снимите туфли, а будьте любезны, переобуйтесь. Подала мне тапочки, большие такие, наверное ее. Свои мне дала, добрая.

Но почему я стою в прихожей? Может, это карантин? Сколько же он продлится? Тут еще кто-то ждет. Ну и уродина. Ноги как у цапли, платье висит как на вешалке, господи, да ведь это же я. Это не дверь, а зеркало. Я отражаюсь в нем вся целиком, ужас какой, волосы белые, очки черные, она меня не полюбит, это уж точно.

Кто-то высунул нос. Наверное, братик. Я даже пока не знаю, как его зовут. Какой маленький! Интересно, знает ли он, кто я?

— Хочешь автомобильчик?

— У меня их во-он сколько.

Не хочет, значит. А у меня для него больше ничего нет.

Ее муж. Господи, что это на нем надето? Халат, что ли? А как смотрит! У меня просто ноги подкашиваются. Будто хочет стереть меня с лица земли, а может, меня и нету уже?

Но я есть, я вижу себя в зеркале, я такая же, как и раньше.

— Папа, а нельзя было выбрать что-нибудь получше?

Хлоп, он так его шлепнул, что я чуть не упала, за что он лупит его, ведь он ничего страшного не сказал, у нас ребята еще и не такое говорят, но воспитательница не осмелилась бы поднять руку даже на Броню, хотя та изведет кого хочешь.

Ушли наконец. Он втащил его в комнату, бедняжку. Мой папа лучше. Если бы у него не такая важная работа, он не был бы все время в отъезде, и мама бы с ним осталась.

Вот и тетя, которая меня привезла. Она что, уже уходить собирается? Осталась бы хоть на денек. Хотя бы до утра.

— Тебя кто-нибудь обидел?

— Нет, что вы.

Только бы мама Звездочка не обиделась, я больше не буду плакать. Почему она оглядывается? Она, видно, тоже его боится. Но теперь у нее буду я, я защищу ее.

Сначала, говорит, надо вымыться. Ладно, вымоюсь. Но куда она несет мой чемоданчик? Где я его потом найду? Какая ванна маленькая, я в ней еле помещаюсь.

— Как следует намылься, и волосы тоже. Вшей у тебя нет?

— Конечно нет.